В России были люди, вполне отчетливо представлявшие, кому выгодно насаждение на русской почве политического украинофильства. Но чуждые элементы, подчинившие себе значительную часть русской прессы, без устали клеили этим людям ярлыки “реакционеров” и “черносотенцев”. В таких условиях не каждый русский интеллигент, преклонявшийся перед идеалами свободы и демократии, мог найти в себе мужество открыто выступить с разоблачением врагов Руси, которые с иезуитской изощренностью приспособили эти идеалы для прикрытия своих истинных коварных замыслов.
В ноябре 1904 г. под руководством председателя Комитета Министров С.Ю.Витте был разработан проект указа под заглавием “О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка”. В указе, утвержденном государем императором 12 декабря 1904 г., среди прочего предусматривалось принятие мер, направленных на устранение излишних стеснений печати. Согласно упомянутому указу было решено издать новые законы о печати, что, соответственно, предполагало и проведение цензурной реформы. В связи с этим возник вопрос о цензурных ограничениях малорусской печати, введенных на основании Высочайших повелений от 18 мая 1876 г. и 8 октября 1881 г., запрещавших печатать сочинения на малорусском языке, за исключением исторических документов, словарей и произведений изящной словесности.
Комитет Министров поручил министру народного просвещения запросить по этому поводу мнение Академии Наук, а также Киевского и Харьковского университетов. Так появилась утвержденная Советом Харьковского университета “Записка по вопросу о цензуре книг на малорусском языке”, составленная комиссией, возглавлял которую профессор Н.Ф.Сумцов.
В 1996 г. эта “Записка” была опубликована в украинском журнале “Вісник книжкової палати” (№3-4). В редакционном предисловии сказано, что в последние годы в средствах массовой информации появляется много публикаций и выступлений по радио и телевидению с “попытками полупримитивной защиты украинского языка”. “Читаешь или слушаешь такие размышления и невольно возникает мысль о том, что эти так называемые “защитники” украинского языка, имеют тривиальное представление и о валуевском указе и о законах 1876, 1881 гг., которые запрещали украинский язык, о тех людях, которые были инициаторами этих указов, а также о тех, кто вел упорную борьбу за легализацию украинского языка.”
Очевидно, что конкретный вопрос, ради решения которого харьковскими профессорами была подготовлена “Записка”, давно утратил свою актуальность. Цензурные ограничения малорусской печати, введенные в 1876 г. (с изменениями 1881 г.), были отменены вскоре после опубликования 17 октября 1905 г. манифеста “Об усовершенствовании государственного порядка”, даровавшего населению России гражданские свободы. В наши дни украинский журнал напечатал “Записку” потому, что в ней, по словам редакции, история украинского языка, история его запрещения изложена “научно обоснованно и просто”. Относительно простоты спорить не будем, а вот с научной обоснованностью здесь не все так гладко, ибо документ носит явно не научный, а политический характер. Тем не менее знакомство с его содержанием полезно как для изучения истории языка, так и для лучшего понимания приемов, которыми пользовались в своей деятельности приверженцы политического украинофильства, а также отношения к украинофильству либеральной русской интеллигенции. Естественно, при условии, что данный документ будет рассматриваться не сам по себе, а в общем историческом контексте.
Начало малорусской литературы авторы “Записки” относят в глубокую древность. Конечно, они не говорят прямо, что, например, “Слово о полку Игореве” или древние летописи были написаны по-украински, а ограничиваются на сей счет довольно туманным намеком: “В лирике Слова о Полку Игореве и Слова о погибели земли русской, в преданиях Древней летописи уже сквозит южно-русская духовная стихия”.
Но касаясь этого же вопроса, князь А.М.Волконский, сторонник единства Руси, отмечал:
“О единстве славянского языка Несторовых племен свидетельствует сама летопись; “а словеньскый языкъ и рускый одно есть”, прибавляет она. Правда, такие столпы славяноведения, как Ягич, Ламанский или Вондрак, признающие единство древне-русского языка, проследив по памятникам историю какой-либо согласной, все же найдут в нем диалектические признаки еще в XII в.; наречия ведь создаются не в год и не в столетие. Но возьмите отрывки из Новгородской, Киевской или Галицкой летописи, вычеркните имена и года, дайте простому смертному, хотя бы и хорошо знакомому со славянской грамматикой - пусть определит из которой летописи каждый отрывок...”
Бегло очертив дальнейшую историю малорусского языка, харьковские профессора подходят к теме цензурных ограничений малорусской печати.
И вот здесь они признают, что до 1863 г. цензурные условия как для русской, так и для малорусской печати были одинаковыми:
“До 60-ых годов русская и малорусская литературы находились в одинаково тяжелых цензурных условиях. В освободительные 60-ые годы русское слово получило большое облегчение, и тем более странно, что на слово малорусское в 1863 г. было наложено особое запрещение, и в сущности единое слово русского народа поставлено было в два различные, почти противоположные положения. В то время как малорусская литература в лице Шевченка была признана всем славянством и всей образованной Европой, Министерство Внутренних Дел в лице Валуева в 1863 г. выставило категорическое положение, что “малорусской литературы не было, нет и быть не может”.”
Кроме того они признают, что отношение к украинофильству как в общественных, так и в правительственных кругах до 1863 г. было вполне благосклонным:
“Секретное предписание 1863 г., запрещавшее переводы и просветительную литературу для народа, по иронии судьбы вышло в то время, когда в славянофильской “Русской Беседе” хвалили малорусские проповеди Гречулевича, в столь же славянофильском “Дне” с одобрением отнеслись к переводу Евангелия на малороссийский язык, когда даже Катков принимал деньги, по объявлению Костомарова, на фонд для издания украинских книжек. Как искусственно было раздуто последующее гонение на малорусский язык, видно из того, что незадолго до злополучного закона 1863 г. Министерство народного просвещения ассигновало 500 руб. на издание малорусских учебников для народных школ.”
Однако уже в приведенных отрывках обнаруживается не объективный, а тенденциозный подход авторов “Записки” к рассматриваемому вопросу.
Подавая высказывание “...не было, нет и быть не может” как мнение самого министра Валуева, они совершают откровенную подтасовку.
Вставляя в текст “Записки” фразы: “и тем более странно”, “по иронии судьбы”, “как искусственно было раздуто”, авторы хотят сделать вид, что не имеют ни малейшего понятия о причинах, вызвавших появление циркуляра 1863 г. Им как будто ничего не известно ни о польском восстании, начавшемся в январе того года, ни об использовании поляками украинофильства в своих политических целях в качестве орудия для подрыва русского единства, что вызвало полную перемену в отношении к украинофильству, в частности, у того же Каткова, и послужило основанием для ужесточения цензуры малорусских изданий.
Если это может быть неизвестно нашим современникам, обучавшимся в советских школах и вузах, то харьковские профессора в начале ХХ века не могли этого не знать.
Далее они напрямую связывают развитие галицкого украинофильства, отличавшегося ярко выраженной антирусской направленностью, с фактом введения в России цензурных ограничений малорусской печати в 1863 и 1876 гг.:
“Под прямым давлением закона 1876 г. стала развиваться малорусская литературная эмиграция; малорусские писатели перенесли свой труд в галицкие издания. В Галиции заявили: “не забудем ни на минуту, что на нас лежит ответственность за долю и недолю нашего народа”. С этого времени начался большой рост заграничной малорусской литературы, с преобладанием протестующего настроения. [...] Уже самая необходимости писать в заграничных изданиях придала последующей украинской литературе протестующий характер, применяясь к которому галицкие писатели еще более усиливали общий тон обиды и раздражения.”
Здесь авторы “Записки” вообще всё переставили с ног на голову и поменяли местами причину и следствие. Не антирусские настроения в Галициипоявились в результате принятия в России ограничительных мер против украинофильского движения, а наоборот, сами эти меры стали реакцией на придание украинофильству политического антирусского характера.
Развитие в Галиции политического украинофильского движения, проповедовавшего идею полной национальной отдельности малороссов от великороссов и сеявшего вражду между этими двумя ветвями русского народа, было следствием стремления польской шляхты к восстановлению исторической Польши в границах до первого раздела 1772 г. Политическому украинофильству при этом отводилась роль вспомогательного средства, призванного способствовать отторжению Малороссии от России.
Затем в “Записке” говорится:
“К числу в высшей степени вредных для России последствий приложения полицейского начала к малорусскому языку, нужно еще отнести отделение и отчуждение этого языка от русского литературного. Малорусский язык, в той форме, как он стал развиваться в России (проза Квитки, поэзия Шевченка), стоит близко к русскому; как киевская, так в особенности харьковская обстановка была чрезвычайно благоприятна для братского единения двух языков. Изгнанная в Галицию украинская литература неизбежно усвоила себе такие элементы сравнительно далеких галицко и угорско-русских наречий и подверглась таким немецким и польским влияниям, которые внесли много новых слов, новых понятий, новых литературных оборотов и приемов, чуждых русской литературной речи.”
Достойно внимания, что здесь открыто сказано то, о чем предпочитают не упоминать современные украинские пропагандисты, - литературный украинский язык в том виде, в каком он был образован в Галиции, весьма существенно отличался от собственно украинского (малорусского) языка, от языка Квитки и Шевченко, и представлял собой искусственное создание, возникшее под сильным немецким и польским влиянием.
Но объявлять это отчуждение галицкого варианта украинского литературного языка следствием цензурных ограничений, введенных в России, значило в корне искажать истинное положение вещей. Австро-польские власти Галиции вне всякой зависимости от цензурной политики российского правительства не желали допустить сходства литературного языка галицких русинов с общерусским литературным языком. Еще в 50-х годах XIX в., то есть до издания циркуляра 1863 г., наместник Галиции поляк граф А.Голуховский искоренял “московщину” в галицко-русском языке и выступал с инициативой переведения галицко-русской письменности на латинский алфавит. Именно выполняя указания властей, галицкие украинофилы старались всемерно отдалять создаваемый ими “украинский” литературный язык от общерусского, насыщая его польскими, немецкими, или специально придуманными словами, отдаляя его тем самым и от языка настоящих украинцев (малороссов).
В самом начале “Записки” содержится фраза, примечательная своей двусмысленностью:
“Развиваясь и дифференцируясь естественным образом, малорусский язык в настоящее время достиг такой степени отличия от русского литературного языка, что понимание малороссом изданных на нем книг, является крайне затруднительным.”
Буквально это значит, что затруднительным является понимание малороссом книг, изданных на малорусском языке, потому что он достиг большой степени отличия от русского литературного языка. Но учитывая общую тональность “Записки”, можно предположить, что авторы хотели сказать иное, - что малоросс не понимает книг изданных на русском языке. Как бы то ни было, а в своем первом значении, пусть и против воли авторов, данная фраза вполне соответствует действительности, за исключением разве что слова “естественным”. Потому что развиваясь далеко не естественным образом, а целенаправленно подвергаясь искусственному искажению, украинский литературный язык стал непонятен для самих же малороссов.
Любой литературный язык несет в себе элемент искусственности в сравнении с языком простого народа, который по существу представляет собой совокупность местных говоров. Искусственность неизбежна, например, при выработке научной терминологии. Но в случае с украинским языком дело обстояло иначе, о чем князь А.М.Волконский писал так:
“...Зло не в искусственности самой по себе, а в злоупотреблении этим началом по соображениям, не имеющим ничего общего с филологическими и даже явно идущими вразрез с ними. Язык, в основу которого легла мысль заимствовать слова отовсюду, только не из самого близкого ему языка, не может не стать филологическим уродством.”
Введение в свое время цензурных ограничений малорусской печати, за отмену которых выступали авторы “Записки”, было обусловлено вполне определенными причинами; другое дело, что к началу ХХ века такие ограничения действительно стали анахронизмом и только давали пищу для враждебной пропаганды. Да и практической надобности в них не было, потому что, во-первых, материалы, проникнутые духом политического украинофильства, можно было печатать и по-русски, - к примеру, в 1905 г. в Москве некий Фабрикант (это не род занятий, а фамилия) опубликовал на русском языке под названием “Краткий очерк из истории отношений русских цензурных законов к украинской литературе” переработку статьи из галицкого украинофильского журнала “Літературно-Науковий Вістник”, в которой говорилось о преследовании украинской литературы в России чуть ли не со времен царя Алексея Михайловича; а во-вторых, главным ограничителем для распространения украинских изданий был сам их язык, искусственный и народу малопонятный.
Когда цензурные ограничения малорусской печати были отменены и на украинском языке стали печатать книжки просветительного содержания, предназначенные для народа, об отсутствии которых сожалели харьковские профессора, то выяснилось, что эти книжки менее понятны народу, чем русские. Отличие созданного в Галиции украинского языка от языка малорусского в полной мере проявилось после революции и прихода к власти украинских деятелей. А.М.Волконский отмечал:
“...стремясь сделать малорусский язык непохожим на русский, украинофилы невольно сделали его непохожим на самого себя; они создали новый (украинский) язык. Когда в 1918 г. это галицийское новшество хотели навязать населению подлинной Украины (Киевской, Черниговской и Полтавской губ.), то оказалось, что ни крестьянин, ни бывший помещик его не понимают. Такой язык может быть введен только насильственно. Поднятое под лозунгом свободы украинское движение (как и все революционное движение) выродилось в жестокий гнет.”
Все, кто находился в Киеве в кратковременный период господства там петлюровской Директории, запомнили приказ о замене в трехдневный срок всех русских вывесок украинскими.
“...С тех пор в Киеве появились “ядлодайни”, “цукерни”, “голярки”, “блаватные”, “спожившие склепы” и другие непривычные для киевских ушей названия, заимствованные из галицкого русско-польского жаргона”, - писал А.Царинный.
Едва ли харьковские профессора, утвердившие “Записку”, думали о таких последствиях и желали их.
Предметом озабоченности авторов “Записки” было также отсутствие в России малорусских переводов Священного Писания. Этой теме было уделено внимание и в упомянутом выше “Кратком очерке из истории отношений русских цензурных законов к украинской литературе”:
“...Приобревши прекрасный украинский перевод Евангелия, найденный между посмертными произведениями Морачевского, академия зимой 1900 г. дала его на рассмотрение академика Корша и намеревалась печатать этот перевод и издать, для чего и вошла в сношения с св.синодом и петербургским митрополитом. Но последний категорически воспротивился печатанию этого перевода, несмотря на то, что академия в данном случае преследовала чисто филологические задачи. Хотя митрополит и не хотел официально объяснить причину своего запрета, но частным образом академики узнали, что в их затее митрополит усмотрел “польскую интригу”.”
Что касается украинских переводов Евангелия, то сторонник их публикации украинофил П.И.Житецкий, посвятивший данной теме специальную работу “О переводах евангелия на малорусский язык”, высказал немало критических замечаний о языке этих переводов. П.И.Житецкий проанализировал перевод, выполненный П.Кулишем совместно с И.Пулюем, а также переводы Морачевского и Лободовского. В частности о переводе Кулиша и Пулюя он писал:
“Нам не раз приходилось беседовать с уроженцами Галиции о книге Кулиша, где она не имеет никаких препон для своего распространения. Оказывается, что популярностью она там не пользуется - оттого будто бы, что написана тяжелым стилем. И в самом деле, есть в этом мнении добрая доля правды.”
П.И.Житецкий выступал за сохранение в тексте переводов большего количества славянских слов:
“...Нам казалось бы, прежде всего, что нисколько не повредили бы малорусской речи те славянские слова, которые входят в состав молитв и вообще церковных изречений, теряющих при переводе на другой язык значение формул, к которым привыкло народное ухо. [...] Затем мы безусловно устранили бы из малорусского текста евангелий собственные имена в народной фонетической оболочке: Исус, Захар, Гаврило, Лизавета, что мы постоянно видим у Морачевского; Евангелие, ведь, не есть народная сказка, в которой возможно, конечно, это фамильярное обращение с евангельскими лицами. Мы предпочли бы также славянские слова тем малорусским словам, которые от частого употребления в народе получили вульгарный оттенок, легко поддающийся случайным настроениям минуты. Мы сказали бы например: іудей, іудейський вместо жид, жидівський, священник вместо піп, “отець ваш небесний” вместо “батько ваш небесний”, [...] Наконец, мы ушли бы под защиту славянского языка, чтобы избежать тех малорусских слов, которые стоят на границе между вульгарным и циническим. Настойчиво повторяются эти слова в переводе Лободовского...” Далее для примера П.И.Житецкий приводит среди прочих такие фразы: “Горе годующим цыцею в ти дни”, “Блаженна утроба, носивша тебе, и цыцьки, годувавши тебе”, “З отрунку (изнутри) из серця людынячого выходять курвайства”, “Сын твій, прогайнувавшый маеток свій з курвами”.
“Не мало потрудились все наши переводчики, - продолжал П.И.Житецкий, - над изобретением новых слов, которые известны в среде малорусских писателей под названием кованых. Особенное усердие в этом отношении проявил Лободовский. Все эти слова предназначались для жизни, но значительное большинство из них можно назвать мертворожденными.”
Однако вопрос о переводах Евангелия на малорусский язык выходил за чисто филологические рамки, ибо единый язык Церкви всегда был важным объединяющим началом для Руси, а подрыв языкового единства Церкви прокладывал путь к разрушению единства и русского народа, и самой Русской Православной Церкви, что прекрасно понимали как русские патриоты, так и враги России.
В австрийской Галиции, где существовала греко-католическая (униатская) церковь, сохранявшая, однако, церковно-славянский язык, власти, параллельно с развитием политического украинофильства в среде галицких русинов, прилагали также усилия для устранения из церкви традиционного славянского языка, заменяя его создаваемым украинским, чтобы полностью расторгнуть таким образом связь Прикарпатской Руси с остальным русским миром и в религиозном отношении.
В декабре 1910 г. во Львове на общем собрании членов Общества им.св.Иоанна Златоустого было принято обращение к митрополиту А.Шептицкому с протестом против попыток устранения церковного языка из молитв, употребляемых галицко-русским народом. В данном обращении, в частности, говорилось:
“Мы глубоко опечалены тем, что этим начинанием яд партийной борьбы и междоусобицы переносится и в нашу духовную жизнь, что и наша Церковь начинает употребляться для нецерковной цели, для поддержки разъединения русского народа.”
Кстати, кроме “Записки” харьковских профессоров, с той же целью была подготовлена записка Петербургской Академии Наук “Об отмене стеснений малорусского печатного слова”. На нее иногда ссылаются украинские авторы как на документ, которым Академия якобы признала самостоятельность малорусского языка. В таком же смысле трактовал записку Академии Наук и сионист В.Жаботинский в своей статье “Фальсификация школы”, опубликованной в 1910 г. на страницах газеты “Одесские Новости”. В действительности же ни сама Академия, ни даже одно ее Русское отделение не издавали этой записки в качестве своего коллективного и официального заключения, а только допустили ее напечатание на правах рукописи, как предварительный и не подлежащий оглашению отчет о работе комиссии. Составлена записка была двумя членами Академии Ф.Е.Коршем и А.А.Шахматовым. В состав комиссии кроме них входил лишь один филолог - Ф.Ф.Фортунатов. Из нескольких десятков других членов Академии, в том числе и самых крупных авторитетов в данной области, таких как А.И.Соболевский, И.В.Ягич, И.В.Ламанский, никто своей подписи под запиской не поставил, а А.И.Соболевский даже заявил резкий протест.
Академики Ф.Е.Корш и А.А.Шахматов как ученые всегда выступали с позиций признания единства русского народа и русского языка, и в то же время они приложили руку к появлению документа, который противники русского единства стали использовать в своей пропаганде. Да и харьковскую записку извлекли в наши дни с пропагандистской целью, на что прямо указано в редакционном предисловии. А ведь профессора Харьковского университета, ратуя за отмену цензурных ограничений малорусской печати, не посягали на идею национального единства русского народа. Они предлагали:
“1. Применять к малорусской литературе тот порядок, который будет применяться после ожидаемой цензурной реформы к произведениям русской литературы, не выделяя никоим образом малорусского населения, составляющего часть основного русского ядра, в разряд инородческий.”
Но авторы “Записки” ни словом не обмолвились о придании украинофильству политического антирусского характера, что наложило свой отпечаток и на языковой вопрос. А без учета политического фактора правильное понимание вопроса о малорусском языке в принципе невозможно.
Почему же “Записка” была составлена таким образом, что противники русского единства смогли использовать ее в своих интересах?
Конечно, можно сказать, что возглавлявший комиссию профессор Н.Ф.Сумцов, хотя и являлся уроженцем Петербурга, был известен своим пристрастием к украинофильству. Но пусть профессор Сумцов был украинофилом, однако же весь Совет Харьковского университета не мог полностью состоять из одних украинофилов, и тем не менее он утвердил “Записку”.
Дело здесь в том, что русская либеральная интеллигенция обладала склонностью, которая впоследствии дорого обошлась и ей самой, и России в целом - одобрять и поддерживать всё, что было направлено против существующего строя. В том числе и политическое украинофильство.
В своей книге “Происхождение украинского сепаратизма” Н.И.Ульянов писал:
“Оказывать украинофильству поддержку и покровительство считалось прямым общественным долгом с давних пор. И это несмотря на вопиющее невежество русской интеллигенции в украинском вопросе.”
“...Украинофильство представлялось не только совершенно невинным, но и почтенным явлением, помышлявшим единственно о культурном и экономическом развитии южнорусского народа. Если же допускали какое-то разрушительное начало, то полагали его опасным исключительно для самодержавия, а не для России.”
“Академический мир тоже относился к украинской пропаганде абсолютно терпимо. Он делал вид, что не замечает ее. В обеих столицах под боком у академий и университетов издавались книги, развивавшие фантастические казачьи теории, не встречая возражений со стороны ученых мужей. Одного слова таких, например, гигантов, как М.А.Дьяконов, С.Ф.Платонов, А.С.Лаппо-Данилевский, достаточно было, чтобы обратить в прах все хитросплетения Грушевского. Вместо этого Грушевский спокойно печатал в Петербурге свои политические памфлеты под именем истории Украины. Критика такого знатока казачьей Украины, как В.А.Мякотин, могла бы до гола обнажить фальсификацию, лежавшую в их основе, но Мякотин поднял голос только после российской катастрофы, попав в эмиграцию. До тех пор он был лучший друг самостийников.
Допустить, чтобы ученые не замечали их лжи, невозможно. Существовал неписаный закон, по которому за самостийниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, делом “реакционным”, за которое человек рисковал получить звание “ученого-жандарма” или “генерала от истории”. Такого звания удостоился, например, крупнейший славист, профессор Киевского университета, природный украинец Т.Д.Флоринский.”
В Москве для пропаганды украинской идеологии в русских либеральных кругах революционно настроенные украинцы основали ежемесячный журнал на русском языке “Украинская Жизнь”. Редактором этого журнала был С.В.Петлюра, а одним из сотрудников - В.К.Винниченко.
“Говорить о личных связях между самостийниками и членами русских революционных и либеральных партий вряд ли нужно, - писал Н.И.Ульянов, - по причине их широкой известности. В эмиграции до сих пор живут москвичи, тепло вспоминающие “Симона Васильевича” (Петлюру), издававшего в Москве, перед первой мировой войной самостийническую газету. Главными ее читателями и почитателями были русские интеллигенты.”
Поддерживать украинофильских деятелей, например, М.С.Грушевского, русских либеральных интеллигентов побуждали не симпатии к политическому украинофильству как таковому, - в его сути они зачастую вообще мало что смыслили, а желание любым способом содействовать приближению демократической революции, которая, по их мнению, должна была принести России свободу и осуществить тем самым вожделенную мечту каждого либерального интеллигента.
Как отмечал А.Царинный (скорее всего это псевдоним, принадлежащий крупнейшему знатоку малорусской истории А.В.Стороженко):
“...до мировой войны и русской революции М.С.Грушевский сеял свою ученую ложь беспрепятственно, потому что в предреволюционное время, когда даже такие удаленные от мира ученые, как А.А.Шахматов, приплясывали в такт революции, чтобы потом от нее же погибнуть, он, как революционер, был застрахован от строгой критики. Содействует наступлению революции - значит прав. Члены Российской Академии Наук не только не сочли нужным выступить в защиту России против лженауки М.С.Грушевского, но еще прикрывали его своим авторитетом. Харьковский университет тоже из революционных побуждений, по ходатайству украинофильствующих харьковских профессоров Д.И.Багалея и Н.Ф.Сумцова, поднес М.С.Грушевскому и И.Я.Франку докторские дипломы.”
“Проживая во Львове и состоя там цесарско-королевским профессором университета, работая без устали во вред России, М.С.Грушевский сумел, однако же, удержать за собой право доступа в Россию и пользовался здесь большим благоволением со стороны Российской Академии Наук и некоторых профессорских кругов. Это объясняется общественными настроениями в предреволюционную эпоху. Выработано было какое-то молчаливое соглашение, на основании которого запрещено было интеллигенции открыто говорить правду об иудеях, готовивших революционный разгром России, и о всяческих движениях, содействовавших затеянному разгрому, в том числе и об украинском. Всякое выступление в защиту России, ее языка, ее истории, ее церкви, ее государственного строя считалось нелиберальным, почти неприличным и вызывало гонение и насмешки против отважного виновника выступления. Дан был общий тон: потворствовать натиску революции. Академики Ф.Е.Корш и А.А.Шахматов, профессора В.А.Мякотин (Петербург) и П.А.Корсаков (Казань), не говоря уже о таких украинофильствующих профессорах, как Д.И.Багалей и Н.Ф.Сумцов (Харьков), наперерыв кадили фимиам перед М.С.Грушевским и тем еще более укрепляли самоуверенность этого и без того достаточно наглого и заносчивого “добродия”.”
Все это было следствием того прискорбного явления, на которое обратил внимание И.Осипов (вероятно псевдоним) - галичанин, сторонник русской национальной идеи, приехавший в Россию во время первой мировой войны, а затем опубликовавший свои воспоминания в 1922 г. в Перемышле:
“Русская интеллигенция дореволюционного времени не была патриотична. В ней не было ни национального сознания, ни национальной гордости. Это явление сложилось из разных причин. Прежде всего учебные заведения, особенно средние и высшие (университеты) ничуть не заботились о воспитании в русском духе, о развитии национального сознания и любви к родине. Напротив все русское изображалось плохим, а все чужое, иностранное или “заграничное” превосходным. Русские стремились к “прогрессу”, но не понимали, что первым условием прогресса и благоустройства в западных государствах была именно любовь к родине, к своему народу и к своему государству. Учителя по деревням, преподаватели гимназий, профессора университетов внушали презрение к России, к ее историческому прошлому. Посещая курсы русских предметов я изумлялся тому, что профессор русской истории П., читая лекции на тех курсах старался при всяком удобном случае выдвинуть только самые темные страницы русской истории, а специальностью его было осмеивать русских царей.”
Но было бы ошибочным полагать, что сказанное выше относилось ко всей без исключения русской интеллигенции. В образованных кругах русского общества были и патриоты, которые, с пониманием относясь к желанию сохранить областные особенности, присущие русскому народу в различных местах его расселения, в то же время осознавали значение русского литературного языка как могучего консолидирующего фактора, обеспечивающего русское единство, а также предупреждали о гибельных последствиях, которые неминуемо ожидают весь русский народ, если враждебным силам удастся это единство разрушить.
В 1912 г. профессор П.Кулаковский опубликовал в газете “Окраины России” статью под названием “Русские сепаратизмы”. Он, в частности, писал:
“Русская народность, представляющая ныне более ста миллионов, создавшая такое громадное территориальное государство, как Россия, и переходящая даже границы этого государства, создавшаяся из многочисленных родственных племенных групп, вполне естественно не представляет всюду тождества. При единстве русского языка существует множество наречий, далеко не изученных еще специалистами языковедами и весьма интересных в ученом отношении. Но это разнообразие говоров, поднаречий и наречий не мешает единству русского языка, как не мешают наречия немецкие единству немецкого языка, хотя они, как это было замечено еще Ломоносовым, разошлись друг с другом даже больше, чем иные славянские языки и наречия между собою. Напротив того, многочисленность и разнообразие всех этих языковых разновидностей русского народа представляет богатейший фонд, откуда единый русский язык может освежаться и оживотворяться еще много веков.”
“Совершенно понятны любовь к своему областному, народному и желание его сохранить и передать потомству, - продолжал профессор П.Кулаковский. - [...]
Но история развития русского народа выработала одну весьма могущественную спайку всех русских разновидностей, даже более крепкую, чем государственное единство. Она дала стомиллионному ныне народу один общий вырабатываемый всеми русскими, освежаемый приливом новых явлений, постоянно развивающийся, прекрасный и богатый язык литературы, науки, культуры, образованности. [...]
Понятно поэтому, что все разрушительные течения, направленные против русского народа, стремятся разбить эту спайку, эту твердыню, скрепляющую наш народ в единое государство, подкопаться под нее, пробить в ней брешь. Различными способами и приемами, пользуясь поддержкою враждебной России политики то поляков, то немцев стараются эту естественную симпатию к своему областному обратить в силу, враждебную русскому государству. Цель понятна: разрушив единство русского народа, нетрудно будет разрушить и самую Россию.”
На почве враждебной России политики и произрастало политическое украинофильство, не имеющее корней в самом малорусском народе. Источники, питающие его, находились, во-первых, в австрийской Галиции, а во-вторых, в российских либеральных и революционных кругах - от кадетов до социалистов. Как указывал в 1911 г. в газете “Киевлянин” А.Волынец:
“Уже сам по себе этот факт чрезвычайно характерен. В самом деле: украинофильство афишируется как “народное (малорусское) движение”, которым Малороссия стремится-де освободиться от “московских цепей”, - между тем, оказывается, что это “народное движение” культивируется совсем не малорусским народом, а с одной стороны, - поляками, с другой же - гг.Милюковыми и Гессенами, следовательно - не Малороссия стремится “освободиться от московских цепей”, а поляки и гг.Милюковы и Гессены стремятся “освободить” Россию от Малороссии. При этом очаги, в которых печется это “народное движение” и из которых оно культивируется на малорусской почве, находятся даже не в Малороссии, а в Великороссии!
Можно было бы, конечно, сказать - странное “народное (малорусское) движение” если бы в действительности тут не было ничего страшного: малорусский народ ни о какой “самостийной Украине” не помышляет и украинофильство, которое ему так стараются навязать, культивируется поляками и гг.Милюковыми и Гессенами, вкупе с “украинцами”, не в его, а в своих интересах и целях - чуждых и враждебных как вообще России, так и в частности малорусскому народу. “Самостийна Украина” является для них не целью, а средством борьбы с Россией и одоления ее...”
Как видим, в России были люди, вполне отчетливо представлявшие, кому выгодно насаждение на русской почве политического украинофильства. Но чуждые элементы, подчинившие себе значительную часть русской прессы, без устали клеили этим людям ярлыки “реакционеров” и “черносотенцев”. В таких условиях не каждый русский интеллигент, преклонявшийся перед идеалами свободы и демократии, мог найти в себе мужество открыто выступить с разоблачением врагов Руси, которые с иезуитской изощренностью приспособили эти идеалы для прикрытия своих истинных коварных замыслов.
Из книги Леонида Соколова "Осторожно: украинство!"
Реферат-расследование ученика 14-класса элитной гимназии для слаборазвитых детей Кирилла Незабудки, получивший грант правительства США в размере 300 000 тысяч долларов.
Российский либеральный интеллигент есть существо глубоко несчастное, неудовлетворенное и постоянно рыдающее. Несчастен он от рождения, потому как глубоко убеждён, что несправедливый рок судьбы заставил его родиться в России.
Российский либеральный интеллигент настолько уверен в своей гениальности, мудрости и исключительности, а его мозг настолько загружен бестолковыми мыслительными процессами, что для решения конкретных задач ему не хватает ресурсов. Это отличительная черта для российского либерального интеллигента всех поколений.
Ещё одной характерной особенностью российского либерального интеллигента является его генетическая способность обвинять в происходящем всех, кроме себя самого.
Российский либеральный интеллигент абсолютно искренне уверен в том, что Россия является самой варварской, кровавой и авторитарной страной в мировой . Этот постулат является для него аксиомой, которую признает весь остальной мир в лице США и Европы, но только глупый, тупой и необразованный народ России этого не знает. Поэтому его надо постоянно просвещать.
Отсчёт несомненного подтверждения этого постулата российский либеральный интеллигент ведёт с самых древних времён и до самого отдалённого будущего. Так, он уверен в том, что Иван Грозный был самым кровавым тираном средневековой Европы, Пётр Первый на самом деле не прорубил окно в Европу, а просто ради своей похоти и для своего удовольствия уничтожал русских десятками тысяч. И вообще ему надо было сдаться Карлу Двенадцатому, тогда бы Россия сейчас жила как Швеция.
Или как Франция, если бы в 1812 году не сражалась с Наполеоном, а свергла бы Александра Первого и возвела французского императора на свой престол. А ещё в 1905 году российская либеральная интеллигенция поздравила японского микадо с победой над русским флотом в Цусимском бою.
Мозг российского либерального интеллигента настолько озабочен доказательством кровавости, нетолерантности и преступности России, что ни о чём другом он мыслить, не способен.
Все последующие годы, вплоть до 1917-го, она активно мудрствовала о необходимости свержения самодержавия, с восторгом восприняла Февральскую революцию, в результате которой многие ее представители оказались у власти.
Поэтому Временное правительство России всего за 8 месяцев смогло полностью разрушить страну и привести к власти большевиков. Все время нахождения Временного правительства у власти российская либеральная интеллигенция критиковала и его тоже.
После событий октября 1917 года и вступления на территорию России войск Германии, а затем и Великобритании, Франции и Японии, российский либеральный интеллигент всячески это приветствовал и жаждал их дальнейшего продвижения по территории страны, при этом обвиняя во всех бедах большевиков.
По окончанию гражданской войны российский либеральный интеллигент частично сбежал из России, а частично вступил в коммунистическую партию. Голосуя на собраниях за её политику, он в частных беседах на кухнях продолжал пламенно страдать, критиковать власти, рассуждать о природной дикости России и общей несвободе.
В то же время, желая улучшить свои квартирные условия, российский либеральный интеллигент в массовом порядке писал доносы на своих соседей в НКВД с обвинениями их в антипартийной и антисоветской деятельности. Из-за чего органы НКВД были постоянно перегружены и искали врагов народа не там, где было надо. Как правило, во время Великой Отечественной войны он имел бронь и находился в тылу.
После окончания войны российский либеральный интеллигент бесплатно учился в престижных высших учебных заведениях и спекулировал на улице Горького в Москве, танцевал твист и другие интеллектуальные танцы. После окончания вуза он попадал преимущественно на комсомольскую, а затем на партийную работу, где усиленно призывал трудящихся строить коммунизм, ехать на БАМ и возводить плотины, а сам тем временем неуклонно повышал своё личное материальное благополучие.
Особо бурно российский либеральный интеллигент начал развиваться с началом перестройки. Он активно желал развала СССР, будучи твёрдо уверенным в том, что его личная жизнь и, самое главное, материальное положение улучшаться самым коренным образом, потому что на обломках Советского Союза возникнут маленькие цивилизованные государства, которые сразу же станут похожи на Швейцарию. А может, и на Люксембург, где ему, в отличие от остального народа, будет жить очень хорошо.
Когда ГКЧП в августе 1991-го попытался навести порядок, российский либеральный интеллигент настаивал на полном уничтожении «хунты». В 1993 году во время расстрела Верховного Совета России он с огромным пылом призывал «раздавить гадину», то есть, уничтожить своих противников физически.
Во время чеченских войн российский либеральный интеллигент всеми силами пытался способствовать поражению российской армии. Однако, потому что он органически не способен достигать успеха, и напрочь лишен организаторских способностей, у него, как и следовало ожидать, ничего не вышло.
Российский либеральный интеллигент всячески приветствовал войны в Ираке, Ливии и Сирии, он пламенно рукоплескал бомбежкам Югославии. Он обожает критиковать, ругать и поносить свою страну и её власть.
Российский интеллигентный либерализм – это заболевание, передающееся по наследственной линии, отягощенное сильными рецидивами ненависти к своей стране.
Состояние больного особо резко ухудшилось в связи с появлением Интернета и социальных сетей. В настоящее время врачи оценивают его как крайне тяжелое и в некоторых частях тела даже как критическое.
В связи с полным атрофированием нейронных логических связей в мозгу российского либерального интеллигента, он воспринимает откровения Джейн Псаки, сообщения из социальных сетей и передачи «Радио «Свобода», как целиком правдивую и объективную информацию, полностью соответствующую его убеждению в кровавости и порочности России.
В частности, он искренне убежден в соответствии исторической правде образа адмирала Колчака в фильме «Адмирал», несмотря на многочисленные карательные акции его армии в Сибири и на Урале.
Он также искренне убежден в реальности миллионов жертв во время Голодомора в 1932-1933 гг. на Украине, хотя многочисленные поиски миллионов могил умерших в это время никаких результатов не дали. Он не может ответить и на вопрос, почему, если Голодомор реально был в действительности, отчего тогда голодающие не могли питаться рыбой или грибами? А также овощами со своих огородов? В ответ российский либеральный интеллигент способен только обвинить своих оппонентов в «сталинизме» или «невежестве».
Точно также он уверен в десятках миллионов заключенных Гулага, и в ответ на вполне логичные вопросы типа «Где развалины этих многомиллионных лагерей?» или «Почему не сохранилось свидетельств очевидцев, видевших сотни эшелонов с зэками?» в связи со своим заболеванием может только в очередной раз рассказать о природной жестокости России.
Особо любимой и больной темой для российского либерального интеллигента является Вторая мировая война. Так его заболевание не позволяет ему самому изучать исторические документы, он уверен, что именно Сталин начал эту войну, Советский Союз завалил врага трупами, и заградительные отряды шли за Красной Армией до самого Берлина. Кроме этого, он убежден, что Ленинград надо было сдать фашистам, и тогда не было бы столько жертв. А также в том, что Гитлер нёс народам СССР свободу и демократию. А рейхстаг брали под угрозой расстрела НКВД. И вообще только благодаря заключенным СССР выиграл эту войну.
Российский либеральный интеллигент испытывает буйный восторг, отягощенный приступами беспробудного помешательства, в случае, если Россия начинает испытывать трудности либо если где-то начинают ущемлять права русскоязычного населения. Так, он безоговорочно поддерживает полуфашистские режимы в Литве, Латвии и Эстонии. Он до сих пор яростно отрицает обстрел российских миротворцев Грузией в августе 2008 года, хотя уже весь мир, кроме Саакашвили, это признал, и до сих пор обвиняет Россию в агрессии против этой страны и аннексии Южной Осетии и Абхазии.
В современное время он абсолютно уверен в том, что Россия подло напала на Украину, и там погибли тысячи российских солдат и офицеров. Ползучая дегенерация головного мозга на протяжении многих поколений низвела мыслительные процессы российского либерального интеллигента до уровня простых инстинктов.
Именно поэтому он во всем обвиняет «режим Путина». Хотя в правительстве РФ сплошь и рядом одни либералы, которые успешно в славных традициях российского либерального интеллигента заваливают все задачи, которые им поручают выполнять, и даже проявляют в этом инициативу. А либеральные правительственные и около правительственные экономисты умеют уверенно делать прогнозы, а потом также уверенно объяснять, причём за бюджетный счёт, почему они никогда и нигде не сбываются. Однако отсутствие логических связей в мозгу российского либерального интеллигента не позволяет ему это понять.
Российский либеральный интеллигент всеми фибрами своей души поддерживает киевский Майдан и мечтает о том славном времени, когда такой же Майдан произойдет и в России.
Но даже в нашей элитной гимназии для слаборазвитых детей уже в 1-м классе понимают, что первой жертвой такого Майдана станет сам российский либеральный интеллигент.
I. ОБ АРИСТОЛЛИГЕНЦИИ И РОКОВОМ БАРЬЕРЕ НЕПОНИМАНИЯ
Либеральная оппозиционная интеллигенция обожает ёрничать по поводу противоречивости прогосударственной пропаганды и поражаются тому, что это не возмущает массы.
Дело в том, что либеральная интеллигенция среди прочего обладает двумя свойствами: она в наиболее значительной по сравнению с остальными социальными группами является носителем западного логико-рационального сознания, причём в «веберовской» (либерально-протестантистской) его фазе; но одновременно, она считает себя продолжителем русской аристократической традиции, и даже её самозванным душеприказчиком, а посему считает себя морально обязанным следовать аристократическому этосу (не как он был и вполне адекватно показан в «Тронных играх», а как в прочитанном в детстве Дюма и пройдённом в школе курсе русской литературы 19 века).
Прежде всего, либеральная «аристоллигенция» обожает теории заговоров (аристократы ведь должны плести заговоры!) и видят всю политику именно как направленные на неё заговоры. Поэтому обожают давать советы симпатичным им правителям, как им спастись, и предупреждать им несимпатичных о том, что видят их коварную игру насквозь, но она обречена...
Кроме того, в качестве «мещанина во дворянстве» она видит мир «сословно» и «имперски», что как я уже неоднократно говорил, очень помогло Украине, поскольку украинских революционеров московские либералы сочли такой же шляхтой, и поэтому из чёткого следования принципам классовой солидарности сочли своим долгом поддержать их против «возомнивших о себе» мужиков.
Но главное - это то, что аристоллигенция считает ложь со стороны власти (т.е. от формального сюзерена) - гнусным оскорблением, и всё время порываются вызвать власть на дуэль. Ложью же они считают параллельное изложение нескольких официальных версий, кардинально отличающихся друг от друга.
И тут и есть базовое непонимание. Массы (как частично и власть) находятся в фазе сознания мифопоэтического, поэтому, например, общение Сечина и Улюкаева было так же драматургически увлекательно, как воображаемая сцена деловых переговоров Собакевича с Карениным. Власть знает, что мифологического (архаическое) сознание принципиально дуально, а архаический социум ментально многослоен.
Поэтому пропаганда должна одновременно нести весь набор социально необходимых посылов и версий.
Так совсем злобным идиотам будет приятней послушать, что малайзийский «Боинг» сбил украинский истребитель (и непременно израильской ракетой), а «людям», воображающим себя порассудительнее, что сбили украинские ракетчики (с намёком, что стремились попасть в путинский борт)...
Но телевизор один - и обе версии приходилось прокачивать синхронно, причём, непрерывно, создавая информкокон.
Или история с «Матильдой». Ехидничающему по поводу путинских романов со спортсменками, надо было показать нечто сентиментальное про возвышенный роман принца и балерины...
Но массам, которых готовили к превращению гвардии полковника Романова в святые мощи и к возвращению православной монархии, напоминать про нескончаемый блуд императорской фамилии, сочли излишним. А прокатная то сеть едина, почти как «арестантский устав».
Опять таки скандал с «Нуреевым». Вовремя вспомнили брежневский алгоритм отвлечения мира от советских ракет и посадок диссидентов «областью балета».
Но другие, более приземлённого типа деятели, те, кого ядовитый Пелевин назвал "конными чекистами ", как раз носители менталитета упомянутого АУЕ, сообщили, что балет про п*** в Большом (т.е. Главном) театре вызовет непонимание у тех, кто скорости должен будет, подобно тому как сейчас в Венесуэле, класть свой живот на алтарь защиты «легитимной» власти, и они могут сказать, что власть этих п* они защищать отказываются...
Архаические же массы воспринимают официальную информацию не как сведения, подлежащие оценке, но как часть ежедневной литургии в храме государственности. Посему они её не сравнивают, а впитывают... И усваивают в соответствии с тем эмоциональным настроем, который хотят получать именно сейчас...
Это как паства, которой веками нравилось слушать про «кровь младенцев» и про «нет власти, если не от...», потом вдруг стали куда интересней темы братства авраамических религий и то, что Иисус обличал угнетателей и эксплуататоров...
Либералы же такие нюансы не учитывают, и старательно презирают народ, не рвущийся поминутно бросать власти перчатку по такому поводу... Народ же, в свою очередь, не понимает из-за чего так кипишует образованная публика...
II. ХОЧЕТСЯ СНЯТЬ НЕДОПОНИМАНИЕ В ВОПРОСЕ О ДЕМОКРАТИИ
Мои рассуждения о том, что главная угроза отечественной демократии исходит не от воображаемого революционного диктатора (господина Н.), но от презрения к демократии либеральной оппозиции, встречают возражения, построенные на утверждениях об антидемократизме, инстинктивном вождизме/монархизме и латентной фашизоидности народных масс.
Но о массах я не говорю. Очевидно, что именно перечисленные архаические свойства массового менталитета и делают народ призом, трофеем, переходящим вымпелом в череде партий-победителей. Поэтому развитие демократии или окончательный отказ от нё всецело зависит именно от отношения к демократии очередных победителей.
Кроме правопопулистской «партии власти», созданной в свой время как опору авторитарной модернизации, но выродившийся в карикатуру на движение сторонников «консервативной революции» (в переводе на российские исторические аналоги - вместо «октябристов» и столыпинцев - умеренное крыло черносотенцев), у нас есть и оппозиция.
Значимая оппозиция делится на тоталитарную и либеральную. С тоталитарной, ставшей ещё и сателлитом «партии власти», что называется, всё ясно.
Разумеется, есть ещё и нелиберальная демократическая оппозиция. Это левые демократы - сторонники светлой памяти Стаса Маркелова и освобождающегося на днях Сергея Удальцова. И правые демократы - сторонники Вячеслава Мальцева. Но по разным причинам эти движения не смогли развиться или угасли...
Самой идеологически последовательной и статусной по уровню представительности является либеральная оппозиция. И вот именно она во многом поражена демофобией, крайне скептически относится к демократии, понимаемой как уважение воли народа, а не только как честные выборы, свобода митингов и независимый суд.
Далее я приведу знаменитейшую цитату, сразу разъяснив ревнителям иудаизма, что считаю Евангелия бесценным памятником еврейской мысли и еврейских богословских дискуссий первой трети первого века. Вот она: «Соль — добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить её? ни в землю, ни в навоз не годится; вон выбрасывают её.» (Лк. 14:34-35).
Если единственная формально уважающая ценности демократии общественная сила не преданна демократии, то её просто неоткуда взяться. Вождя-автократа обуздать можно, найти способ уравновесить новую - революционную - партию власти тоже можно, исторический опыт есть. Но нельзя выращивать демократию из социального слоя, её отвергающего.
Но если этот путь от феодализма и абсолютизма прошли другие народы, значит, пройдут и народы России.
Все фашизоидные черты массового сознания, которые так пугают либералов, это - именно проявления традиционализма как стадиальной особенности.
Однако, в ноябре 1917 года, при выборах Всероссийского Учредительного собрания, и весной 1918 года, при массовом формировании именно Советов как властных органов, в народном менталитете произошло качественное изменение. С этого времени власть воспринималась легитимной только если она была итогом «всенародных выборов».
Разумеется, партия (точнее, две подряд - большевистский «орден меченосцев» и сталинская и послесталинская номенклатурная) не получала власть через выборы, но она/они понималась как выражение «духа народа», как псевдоцерковь, причём, псевдоцерковь квазикатолического толка. Это и есть проявление «соборности».
То же самое относилось к вождям-генсекам-"первосвященникам".
А от президентов уже требуется ритуальное прохождение через выборы.
Поэтому ни одна партия - говорил с 1995 года и продолжаю говорить я - не будет иметь поддержки, если не только не получит большинства, но и у людей не будет ощущения, что окружающие их её поддержали. Именно так случилось с формальной победительницей думских выборов декабря 2011 года - «Единой Россией».
1995 год я вспомнил не случайно. Именно тогда в бизнес-элитах зародилось стремление отказаться от демократии - в пользу «бархатного пиночетизма», «просвещённого» авторитаризма.
В своих публикациях я пытался объяснить, что выбранная линия - путь социального суицида, что облюбованные ими латиноамериканские и восточноазиатские образцы были удачным только потому, что офицерские и правоохранительные кадры набирались из сословия свободных собственников, здесь же «либеральная диктатура» обречена будет опираться на голодных ментов и чекистов, для которых «новые русские» - роскошная кормовая база.
Слова «опричнина» я тогда не употреблял, оперируя понятиями «бонапартизм» и «нероновщина». Но изо всех сил старался предупредить, что победивший класс «независимых бизнесменов» ждёт участь предыдущего класса победителей - «профессиональных революционеров и героев Гражданской».
В итоге, как мы знаем, известной тележурналистке и защитнице предпринимателей от фискального давления ельцинских реформаторов (Чубайс, Немцов, Кириенко, Милов) пришлось стать ещё более известной правозащитницей и возглавить «Русь сидящую».
Опять и опять мне приходиться напоминать, почему в 1849 году на смену победоносному французскому республиканизму пришёл бонапартизм. Победившие весной 1848 года либералы, повторив все рассуждения о гибельности засилья невежественного и завистливого большинства, установили высокие избирательные цензы.
Всё было бы замечательно - возникала «умеренная и аккуратная» «республика ответственных собственников». И тут оказалось, что после окончательного крушения Бурбонов-Орлеанов в глазах общества морально-политическую легитимность имела лишь «проголосованная власть». Поэтому Луи-Бонапарт - племянник Наполеона и гарибальдист, расширевший избирательные права, был триумфально избран президентом, а потом и императором...
Никакие хитроумные построения проектов о власти "только налогоплательщиков", или только имеющих диплом, или схемы выкупа отказа от избирательных прав, различные цензы, усложнения процедур регистрации в качестве избирателя, приведут только к отношению к власти как к узурпаторам. Что открывает идеальную возможность для уже настоящих хунт. Очень удобно дать избирательные права только своим сторонникам. Но очень сложно объяснить остальным, что у них их отбирают.
Народ у нас прост и в простоте душевной понимает демократию не по Карлу Попперу (как свободное публичное соревнование идеологических и политических проектов), но по конституции - как народовластие.
Можно рассуждать, что настоящая демократия - это не власть народа, а власть «демоса».
«Демос» же это античное (а также европейских городов высокого средневековья и возрождения) полисное сообщество людей зрелых, ответственных, кланово и профессионально спаянных, открыто выражающих свою позицию, по нашему - гражданское общество.
Однако, в качестве обоснования ограничения политических прав всё это оказывается бесполезным, поскольку умиляет только и исключительно то вестернизированное меньшинство, которое обосновывает этим своё право на власть.
Неужели история с постыдным крахом «руководящей и направляющей силы» ни чему не научила?!
Тут у либералов (если совсем терминологически точно буржуазных революционеров и буржуазных реформаторов) участь деревенской девушки, выданной в семью, где её притесняют. Она может сбежать. Но на дороге - бродяги, в лесу робин-гуды, в отцовском доме - жалкая участь позора рода и золушки, а добравшись до города, она обречена выбирать между карьерой шалашовки и кабацкой поломойки... Оставшись - сможет выстроить отношения в новой семье, а потом - и "выстроить её".
В качестве послесловия отмечу, что совершенно напрасно русский народ считают «генетически иждивенцем».
Никакого иждивенчества не было ни при царе, ни при большевиках, ни при Сталине и Хрущёве. Повышение цен 1962 года, вызвавшее Новочеркасское выступление, было вызвано ростом себестоимости мясомолочной продукции - следствие повышения закупочных цен для колхозов и совхозов.
И только разработка Самотлора позволила превратить СССР в «страну-экспортёра» (при царе и довоенном Сталине основной экспорта было зерно и лес, потом эта эстафета перешла к углеводородам), и почти тридцать лет удерживать цены как плановоубыточные, создавая тот печально знаменитый инфляционный навес, что так некстати рухнул весной 1991 года.
Но самые юные «застойные иждивенцы» (1965-1991) сейчас приближаются к 60-летним юбилеям... Поэтому пресловутая «иждивенческая ментальность» ещё раз закреплялась в 2004-2014 годах, в декаду «тучных баррелей». Это - не слишком значимое воздействие для того, чтобы роковым образом перестроить народный менталитет. Мудрая социальная политика может вернуть людей к реальности, как их вернул крах социалистического государства в 1992 году...
Стоит только напомнить, что политика превращения строительства авианосцев в общественные мастерские в нашей истории не нова - четыре десятилетия тому назад Брежнев, Косыгин и Устинов щедро расширяли танковое производство - чтобы работяги «уралвагонзаводов» получали премии. Повысить зарплату означало деформировать единую тарифную сеть, простое повышение премий воспринималось как развращение, однако настроение всё более уныло созерцающих пустые полки пролетариев надо было поддерживать, железа же и электричества было вдосталь...
А то, что уже после их смерти развёртывание Рейганом в ФРГ ракет средней дальности похоронит всю их «чингизхановскую» стратегию бронетанкового блица, они ещё не догадывались... И придётся через 15 лет рабочему классу трудового Урала резать на бронелисты почти всё заботливо накопленное для броска «к последнему морю» 60-тысячное танковое поголовье... Но, конечно, что-то оставили для грядущих боёв в Грозном и в Донбассе...
III. НЕМНОГО РОССОФОБИИ И РИСКОВАННЫЕ ОБОБЩЕНИЯ
Меня поражает, что в нашей стране в полемике совершенно спокойно используют собственные дефиниции общеизвестных понятий.
Я искренне признаю, что Россия фонтанирует необычайно важными и интересными открытиями и новациями в науке и культуре, в интеллектуальных сферах...
Потому что до середины двадцатых и с середины восьмидесятых советское/российское общество было в контексте западной культуры, а контакты в сфере науки и научных дисциплин почти не прерывались. К этому имел отношения и я - в самый разгар застоя и Второго этапа Первой Холодной войны наш отдел (Н.Я.Бирмана), как и нескольких других ВИНИТИ АН СССР был занят микрофишированием и составлением РЖ тысяч наименований западных журналов, что рассылалось в десятки советских и российских научных учреждений и библиотек.
Но я отрицаю, что Россия способна на появление принципиальных интеллектуальных инноваций в социальных, политологических и гуманитарных философских областях. Понимание этого маскируется старательными попытками либо переопределить давно известные понятия, либо пропагандировать маргинальные западные теории.
Это же относится и к модной теперь теологии. Православие, в отличие от католицизма, евангелических деноминаций, ислама, иудаизма, буддизма, не составляет общую теологическую систему со значительно более развитыми теологически зарубежными центрами, поскольку с 1918 года Россия - периферия всех окружающих её цивилизаций. С точки зрения заимствований, Могилянская Академия была внешним (европейским) центром православной теологической индукции сравнительно недолго, но и этого хватило для краха неовизантийской концепции «Святой Руси».
Дело в том, что без гражданского общества социология превращается в коллективный психоанализ, политология - внутренняя форма «кремленологии», а философия - без поколений свободной мысли - это секулярная форма теология.
Это как проблемы 10-летнего мальчика, который при самом высоком уровне своего умственного развития не может изобрести дополнительные разделы «Камасутры» - поскольку толком не знает ни как доставить эротическое наслаждение другим, ни как получить самому...
Поэтому дорогим россиянам надо смирить гордыню и осознать, что на многие годы они обречены быть лишь критическими интерпретаторами западных учений и научных школ. У России есть только одно преимущество - возможно оценивать их «незамыленным глазом» и отсутствие инерции демократических институтов, дающая возможность для импровизаций и достаточно свободного подбора вариантов будущих политических и правовых схем.
В журнале «Знамя » за 2004 (№4) была опубликована моя рецензия «Блистательные изобретатели велосипедов » издание репринта самиздатовского реферативного журнала самиздата и «тамиздата» «СУММА ». Так случилось, что этот трёхтомный сборник я получал в жизни дважды - в 1985 году от светлой памяти Андрея Фадина, не задолго до этого вышедшего из "Лефортово", а потом на рубеже 2003-4 годов - в редакции "Знамени ".
Приведу из своего текста отрывок, который кажется мне злободневным, поскольку новый цикл российского деспотизма и самоизоляции как бы вернули нас в интеллектуальную ситуацию, напоминающую ситуацию «вечного 1982 года».
«В 2002 году журнал “Звезда” вернул читателю из недавнего прошлого еще один ценный памятник духовной и интеллектуальной жизни — под редакцией Анатолия Вершика переиздан самиздатовский сборник “СУММА”. Он выходил в период начала самой лютой политической стужи послесталинских времён с 1979 по 1982 год. По историческому значению “Сумму” можно сравнить только с гипотетической попыткой средневековых мыслителей сохранить выдержки из трудов “еретических” и “языческих” философов в разгар деятельности инквизиции.
Всего вышло восемь номеров, из них два — сдвоенных. Сборник представлял собой реферативный журнал самиздата. Это означает, что его авторы — математики Нина и Сергей Масловы совершили настоящий подвиг. Через их руки прошло огромное количество литературы, за одно знакомство с которой можно было получить срок. Сейчас [напомню, это написано в начале дела ЮКОСа и накануне второго путинского срока], когда российское общество давится комом полупереваренной свободы, трудно оценить весь масштаб героизма составителей “СУММЫ”. Они действовали в стране, где не только не было никаких гражданских прав, но само употребление этого словосочетания было неслыханной крамолой. С 1978 года на страну все быстрее опускалась чугунная крышка режима Комитета госбезопасности. Почти все активные инакомыслящие были либо арестованы, либо вытолкнуты в эмиграцию. Даже за кухонную критику существующего порядка людей ждали самые серьезные неприятности. Изучение иврита каралось как госизмена, а крещение детей и чтение Библии — как враждебная вылазка. Интеллигенция еще не знала, что через 7—8 лет придет сладкая и дурманящая гласность, и куда более вероятной воспринималась перспектива прихода к власти неосталинистских сил.
С другой стороны, накануне нового “ледникового периода”, в начале и середине семидесятых, интеллектуальная полемика в России разгорелась необычайно ярко. Все основные доктрины, которые соревнуются сегодня на отечественной общественно-политической сцене, вся их палитра — правые и левые, либералы, поборники доброго социализма, православные сталинисты, сепаратисты, великодержавники и прочее — родом из того периода.
В этом смысле “развод” власти и интеллигенции, который наступил после августа 1968-го (шестьдесят проклятого, когда танки “социалистических империалистов” раздавили Пражскую весну), был необычайно плодотворен для творческой мысли. Власть, разлученная с интеллигенцией, постепенно впадала в унылый технократизм, с отчетливым черносотенным душком. Зато интеллигенция (достойная этого имени) прекратила страдать бредовыми идеями шальных шестидесятых насчёт возвращения “к ленинской чистоте” и вступления в КПСС для “пополнения честными людьми Партии” (именно так, с прописной буквы, поскольку партия власти воспринималась сакрально).
В “штурмовые семидесятые” будущее России воспринималось либо оптимистически, либо трагически, но и те, кто ждал смены коммунизма русским фашизмом, и те, кто пытался узреть в грядущем “постепенные либеральные перемены”, не видели перспективы в реальном зрелом социализме. Интеллигенция пыталась выстроить идеологию нового, посткоммунистического будущего.
Демократы-диссиденты конца семидесятых, в отличие от демократов-популистов конца восьмидесятых, которые совращали советское общество либерализмом, суля неслыханные блага от рынка и многопартийности, вели себя значительно ответственней. Для них демократия (в границах рынка и многопартийности) — это горькое снадобье от тяжкой, почти смертельной болезни имперского тоталитаризма, которой страдала Россия. Однако тогдашние либералы понимали, что рынок и демократия — единственный способ избежать общего коллапса.
Важно, что в семидесятые полемика в диссидентской среде еще велась достаточно уважительно, несмотря на широкий идейный спектр участников. “СУММА” — это поразительный пример непрерывных и живых общенациональных дискуссий. Пусть в них участвовало каждый раз лишь несколько мыслителей и несколько тысяч читателей, передававших из рук в руки пачки слепых машинописных копий, а затем считанные экземпляры контрабандных эмигрантских изданий. Обсуждались важнейшие проблемы общественного переустройства и историософских подходов.
К сожалению, тоталитарный изоляционизм советского общества сыграл злую шутку с участниками споров — они оживлённо обсуждали проблемы, давно решённые европейской мыслью: нужны ли многопартийная система в основе демократии и рынок — в основе экономики; нужна ли плюралистическая демократия вообще или лучше православная теократия.
А талантливые, широко образованные и эрудированные авторы многочисленных самиздатовских трактатов поневоле были вынуждены “изобретать велосипеды”, на которых уже многие десятилетия “раскатывали” народы по ту сторону железного занавеса.
В интеллектуальную обойму России по существу вводились доктрины, рождённые чуть ли не в эпоху Вольтера и Монтескье: необходимость критического подхода в общественных науках, секулярный характер государства, разделение властей, равенство перед законом, естественность рыночных отношений для хозяйственной жизни.
Больше всего это напоминало трогательные и самоотверженные усилия раннесредневековых “возродителей” собирать и обобщать перед лицом тёмных веков остатки античных трактатов.
С другой стороны, не было бы оттоновского и каролингского ренессансов (столь наивных, если взглянуть на них глазами римских философов и писателей IV—V веков) — не было бы и Высокого Просвещения и по европейским чащобам по сей день разгуливали бы сплошные конаны-варвары, пусть и преисполненные христианских добродетелей. Так и у нас — наивная полемика публицистов сахаровского (либерально-западнического) и солженицынского (либерально-почвеннического) направлений готовила общество к восприятию политических программ революционных девяностых... »
Что в моём описании интеллектуальной ситуации 32-38-летней давности перекликается с днём минувшим, а что с нынешней ситуацией контрастирует - решать читателю.
И в ЖЖ, и в прокремлевских СМИ нередко можно встретить утверждение о том, что либеральная и прогрессивная интеллигенция себя полностью дискредитировала, подорвала свой моральный авторитет, сама себя высекла и выбросилась на обочину истории и т.п. Как-то так получилось, что стороны негласно договорились друг с другом: "интеллигенция" согласилась верить в единое путинское большинство в 84%, а прокремлевские публицисты согласились верить в то, что наиболее образованные люди по определению враждебны режиму. Отсюда якобы следует презрение первых к народу как таковому (аудитории телевизора, уралвагонзаводу, православному сообществу, ватникам и т.д.) и подозрительность вторых к научным и культурным деятелям, стремление всеобщий ограничить доступ к высшему образованию, максимально сократить количество гуманитарных вузов, музеев, библиотек, ввести цензуру в искусстве и т.п.
На самом деле, разумеется, все сложнее. Разделение проходит совсем по другим критериям. Во-первых, никто не умеет делать качественную пропаганду и эффективно внедрять идеологию, кроме интеллигенции. Борис Межуев, Дмитрий Киселев, Владислав Сурков, Владимир Толстой - это тоже интеллигенция, весьма образованные люди, но работающие на укрепление легитимности путинского режима. И митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев) в этом смысле куда опаснее и коварнее, чем его собрат по архиерейскому клубу - митрополит Новосибирский Тихон (Емельянов), ополчившийся на "Тангейзера", хотя оба они делают одно дело, но один - аккуратно и тихо, а другой - топорно и с лишним шумом.
Во-вторых, "либеральная интеллигенция" - это миф, она не существует как единая общность, у нее нет общих лидеров и кумиров из ныне живущих людей, а накал страстей внутри тех, кого принято считать либералами, порой даже выше, чем между сторонниками и противниками Путина. Да и самые заметные либералы в большинстве своем успешно встроены в систему и выполняют в ней важные информационные и управленческие функции (Анатолий Чубайс, Михаил Федотов, Ксения Собчак и др.). Путинское большинство - это точно такой же миф, фикция, обманка, которая определяется только одним - лживыми соцопросами полностью дискредитировавших себя центров изучения общественного мнения. Бессмысленно спрашивать человека о том, поддерживает ли он Путина, если в обществе нет ни свободных выборов, ни политической конкуренции, ни сменяемости власти, ни торжества Конституции над прочими законами и указами. Любой опрашиваемый лишь отмахнется от интервьюеров как от назойливых мух или жестоко их потроллит, уверяя в пламенной любви к национальному лидеру и его верному оплоту - партии "Единая Россия".
Главная задача такого рода мифотворцев, сталкивающих интеллигенцию с большинством из "простых людей" (кто такие эти "простые люди"?!), состоит в том, чтобы не допустить объединения граждан вокруг базовых вещей, важных для всех - для националистов, либералов, социалистов и проч. Это равенство всех перед законом, социальные лифты, соблюдение элементарных прав, гарантированных Конституцией и т.п. И, конечно, большая ошибка считать мнением православного сообщества те установки, которые транслируются властолюбивыми функционерами РПЦ или озабоченными защитой "духовных скреп" чиновниками. Настоящих христиан объединяет только одно - вера в Иисуса Христа и желание быть с Ним, а не выполнение любых капризов и прихотей священноначалия и гневные "молитвенные стояния" с требованиями наказать кощунников и посадить их в тюрьму.
Поэтому и противостояние сейчас происходит вовсе не между путинским большинством и либеральным меньшинством, а между Левиафаном, которого оседлали недалекие и беспринципные временщики, и между теми, кто готов отстаивать справедливость, несмотря на угрозу своего преследования. В этом смысле доносительство друг на друга среди либералов развито гораздо шире, чем в обществе в целом, ибо именно либералы - наиболее последовательные государственники, оправдывающие практически всё юридической и экономической необходимостью. В основном же русский народ - анархист по природе и поддерживает нынешнюю власть, зная по опыту, что любая последующая власть будет лишь хуже, а потому какой смысл менять одних на других.
