1. ИРЛЯ как самостоятельная научная дисциплина – наука о сущности, происхождении и этапах развития русского литературного языка – сформировалась в первой половине XX века. В ее создании приняли участие крупнейшие филологи: Л.А. Булаховский, В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, Б.А. Ларин, С.П. Обнорский, Ф.П. Филин, Л.В. Щерба, Л.П. Якубинский. Объектом изучения истории русского литературного языка является русский литературный язык.
Периодизация истории русского литературного языка Литературный язык – одна из форм национальной культуры, поэтому изучение становления литературного языка невозможно без учета изменений в общественно- экономической жизни России, вне связи с историей науки, искусства, литературы, историей общественной мысли в нашей стране.
Само понятие «литературный язык» исторически изменчиво. Русский литературный язык прошел сложный путь развития от своего зарождения и становления до наших дней. Изменение литературного языка на протяжении веков происходило постепенно, путем перехода количественных изменений в качественные. В связи с этим в процессе развития русского литературного языка выделяют различные периоды на основании изменений, происходящих внутри языка. В то же время наука о литературном языке опирается на исследования о языке и обществе, о развитии различных общественных явлений, о влиянии на развитие языка социально-исторических и культурно-общественных факторов. Учение о внутренних законах развития языка не противоречит учению о развитии языка в связи с историей народа, так как язык – это общественное явление, хотя он развивается по своим внутренним законам. К вопросу о периодизации обращались исследователи с начала XIX века (Н.М. Карамзин, А.X. Востоков, И.П. Тимковский, М.А. Максимович, И.И. Срезневский).
А.А. Шахматов в «Очерке основных моментов развития русского литературного языка до XIX века» и ряде других работ рассматривает три периода в истории книжного литературного языка: XI–XIV века – древнейший , XIV–XVII века – переходный и XVII–XIX века – новый (завершение процесса русификации церковнославянского языка, сближение книжного литературного языка и «наречия города Москвы»).
В наше время единой, принятой всеми лингвистами периодизации истории русского литературного языка нет, но все исследователи в построении периодизации учитывают социально-исторические и культурно-общественные условия развития языка. В основе периодизации истории русского литературного языка Л.П. Якубинского, В.В. Виноградова, Г.О. Винокура, Б.А. Ларина, Д.И. Горшкова, Ю.С. Сорокина и других лингвистов лежат наблюдения над нормами русского литературного языка, его отношением старой литературно- языковой традиции, к общенародному языку и диалектам, учет общественных функций и сфер применения русского литературного языка.
В связи с этим большинство лингвистов выделяет четыре периода в истории русского литературного языка:
1. литературный язык древнерусской народности, или литературный язык Киевского государства (XI–XIII века ),
2. литературный язык великорусской народности, или литературный язык Мо- сковского государства(XIV–XVII века),
3. литературный язык периода формирования русской нации (XVII – первая чет- верть XIX века),
4. современный русский литературный язык. (КОВАЛЕВСКАЯ)
В.В. Виноградов на основании принципиальных различий литературных языков в донациональную и национальную эпоху считал необходимым разграничивать два периода 6
1. – XI–XVII века: русский литературный язык до- национальной эпохи;
2. – XVII – первая четверть XIX века: формирование русского литературного национального языка ), что нашло отражение в большинстве современных учебных пособий по истории русского литературного языка с сохранением периодизации, предложенной выше, внутри каждого из двух основных периодов.
Вопрос о происхождении русского литературного языка обычно связывают с появлением на Руси письменности, так как литературный язык предполагает наличие письма. После крещения Руси впервые появляются у нас рукописные южнославянские книги, потом рукописные памятники, созданные по образцу южнославянских книг (древнейший из таких сохранившихся памятников – Остромирово Евангелие 1056–1057 годов). Некоторые исследователи (Л.П. Якубинский, С.П. Об- норский, Б.А. Ларин, П.Я. Черных, А.С. Львов и др.) высказывали предположение о наличии письменности у восточных славян до официального крещения Руси , ссылаясь при этом на высказывания арабских писателей, историков, со- общения путешественников западноевропейских стран.
Исследователи, считающие, что письменность существовала у славян до деятельности первоучителей Кирилла и Мефодия, ссылаются на список XV века «Жития Константина философа», где сообщается, что Кирилл в середине IX века был в Корсуни (Херсонес) и нашел там евангелие и псалтырь, написанные по-русски: «обрѣте же тоу еваг҃геле и ψалтырь роусьскыми писмены писано». Ряд лингвистов (А. Вайан, Т.А. Иванова, В.Р. Кинарский, Н.И. Толстой) убедительно доказывают, что речь идет о сирийских письменах: в тексте метатеза букв р и с – «соурськыми писмены писано». Можно предположить, что на заре своей жизни славяне, как и другие народы, пользовались знаковым письмом . В результате археологических раскопок на территории нашей страны было найдено много предметов с непонятными знаками на них. Возможно, это были те черты и резы, о которых сообщается в трактате «О писменахъ» черноризца Храбра, посвященном появлению письменности у славян: «Прѣжде убо словѣне не имѣху книгъ, но чрътами и рѣзами чьтѣху и гадааху...». Возможно, на Руси не существовало единого начала письма. Грамотные люди могли пользоваться и греческим алфавитом, и латинскими буквами (крѣстивше же ся, римь- сками и гръчьскыми писмены нуждааху ся словѣнскы рѣчь безъ устроениа – «О писменахъ» черноризца Храбра).
Большинство филологов XVIII–XX веков объявляло и объявляет основой русского литературного языка церковнославянский язык , пришедший на Русь вместе с принятием христианства. Одни исследователи безоговорочно развивали и равивают теорию церковнославянской основы русского литературного языка (А.И. Соболевский, А.А. Шахма- тов, Б.М. Ляпунов, Л.В. Щерба, Н.И. Толстой и др.). Так, А.И. Соболевский писал: «Как известно, из славянских языков первым получил литературное употребление язык церковно славянский», «после Кирилла и Мефодия он сделался литературным языком сперва болгар, потом сербов и русских»48. Наиболее полное отражение и завершение гипотеза о церковнославянской основе русского литературного языка получила в трудах А.А. Шахматова , подчеркивавшего необычайную сложность формирования русского литера- турного языка: «Едва ли какой другой язык в мире может быть сопоставлен с русским в том сложном историческом процессе, который он пережил». Ученый решительно возводит современный русский литературный язык к церковнославянскому: «По своему происхождению русский литературный язык – это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению своему древне- болгарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший свое иноземное обличие» А.А. Шахматов полагал, что древнеболгарский язык не только стал письменным литературным языком Киевского государства, но оказал большое влияние на устную речь «образованных слоев Киева» уже в X веке, поэтому в составе современного русского литературного языка много слов и форм слов древнеболгарской книжной речи.
Однако многие исследователи XVIII – XX веков (М.В. Ломоносов, А.X. Востоков, Ф.И. Буслаев, М.А. Макси- мович, И.И. Срезневский) обращали внимание на сложное взаимодействие церковнославянских книжных и разговорных восточнославянских элементов в составе древнерусских памятников . Например, М.В. Ломоносов в отзыве о работе Шлецера подчеркивал отличие языка летописи, «Договоров русских с греками», «Русской правды» и других «исторических книг» от языка церковной литературы53. Ф.И. Буслаев в «Исторической грамматике» четко противопоставлял русские разговорные и книжные церковнославянские элементы в «старинных памятниках»: «В сочинениях духовного содержания, например, в проповедях, в поучениях духовных лиц, в постановлениях церкви и т.п. преобладает язык церковнославянский; в сочинениях свет- ского содержания, например, в летописях, в юридических актах, в древних русских стихотворениях, пословицах и т.п. преобладает язык русский, разговорный»54В трудах лингвиста второй половины XIX века М.А. Максимовича : «С распространением богослужения на сем языке (церковнославянском), он соделался и у нас языком церковным и книжным, и через то более всех имел влияние на язык русский – не только письменный, который развился из него, но и на язык народный . Потому в истории русской словесности он имеет почти такую же значительность , как и наш собственный»
Г.О. Винокур в историческом очерке «Русский язык» (1943) появление письменности у восточных славян также связывает с распространением христианства, что характерно для всего средневекового мира, подчеркивая близость живой восточнославянской речи и церковнославянского языка, ставшего общим «учено-литературным языком» славян.
Как отмечал В.В. Виноградов в докладе на IV Международном съезде славистов, в языкознании XIX–XX веков «все более широко обрисовывалась проблема древнерусского литературного двуязычия или языкового дуализма, нуждавшаяся в детальном конкретно-историческом изучении»
С.П. Обнорский считал, что русский литературный язык сложился независимо от древнецерковнославянского языка русской редакции, обслуживавшего нужды церкви и всей религиозной литературы, на базе живой восточнославянской речи. Исследуя тексты «Русской правды», «Сло- ва о полку Игореве», произведений Владимира Мономаха, «Моления Даниила Заточника», ученый пришел к выводу: их язык – общий русский литературный язык старшей поры, все элементы церковнославянского языка, представленные в памятниках, внесены туда переписчиками в более позднее время . Работа С.П. Обнорского сыграла важную роль в уста- новлении специфики языка древнерусских светских памятников, но его теорию происхождения русского литературного языка нельзя считать аргументированной.
Б.А. Ларин говорил по этому поводу: «Если не противопоставлять два языка в Древней Руси – древнерусский и церковнославянский , тогда все просто. Но если различать эти две основы, то приходится либо признать, что мы имеем дело со смешанным характером языка в ряде наиболее важных и ценных памятников, либо производить насилие над очевидными фактами, что и допускали некоторые исследователи. Я утверждаю, что именно рус- ский язык сложного состава характерен для памятников XII–XIII веков»
Б.А. Успенский в докладе на IX Международном съезде славистов в Киеве в 1983 году употребляет термин «диглоссия» для обозначения определенной разновидности двуязычия, особой диглоссийной ситуации на Руси. Под диглоссией он понимает «такую языковую ситуацию, когда два разных языка воспринимаются (в языковом коллективе) и функционируют как один язык». При этом, с его точки зрения, «члену языкового коллектива свойственно воспринимать сосуществующие языковые системы как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя (включая сюда и исследователя-лингвиста) свойственно в этой ситуации видеть два разных языка». Для диглоссии характерно: 1) недопустимость применения книжного языка как средства разговорного общения; 2) отсутствие кодификации разговорного языка; 3) отсутствие параллельных текстов с одним и тем же содержанием. Таким образом, для Б.А. Успенского диглоссия – это такой способ сосуществования «двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглос- сийной ситуации)»
В работах Б.А. Успенского, как и в работах его оппонентов (А.А. Алексеева, А.И. Горшкова, В.В. Колесова и др.)69, читатель найдет много важного и интересного мате- риала для составления собственного суждения о языковой ситуации на Руси в X–XIII веках. Но решить окончательно вопрос о характере литературного языка в этот период невозможно, так как у нас нет подлинников светских памятников, нет полного описания языка всех славянских рукописей и их списков XV–XVII веков, никто не может точно воспро- извести особенности живой восточнославянской речи.
В Киевском государстве функционировали три группы таких памятников :
- церковные,
- светские деловые,
- светские неделовые памятники.
Все славянские языки (польский, чешский, словацкий, сербохорватский, словенский, македонский, болгарский, украинский, белорусский, русский) происходят от общего корня - единого праславянского языка, существовавшего, вероятно, до X-XI вв.
В XIV-XV вв. в результате распада Киевского государства на основе единого языка древнерусской народности возникли три самостоятельных языка: русский, украинский и белорусский, которые с образованием наций оформились в национальные языки.
Первые написанные кириллицей тексты появились у восточных славян в X в. К первой половине X в. относится надпись на корчаге (сосуде) из Гнездова (под Смоленском). Это, вероятно, надпись, указывающая имя владельца. От второй половины X в. также сохранился ряд надписей, обозначавших принадлежность предметов.
После крещения Руси в 988 г. возникла книжная письменность. Летопись сообщает о "многих писцах", работавших при Ярославе Мудром.
1. Переписывались преимущественно богослужебные книги
. Оригиналами для восточнославянских рукописных книг служили в основном рукописи южнославянские, восходящие к трудам учеников создателей славянского письма Кирилла и Мефодия. В процессе переписки происходило приспособление языка оригиналов к восточнославянскому языку и формировался древнерусский книжный язык - русский извод (вариант) церковно-славянского языка.
К древнейшим сохранившимся письменным церковным памятникам относятся Остромирово Евангелие 1056-1057 гг. и Архангельское Евангелие 1092 г.
Оригинальные сочинения русских авторов представляли собой нравоучительные и житийные произведения
. Поскольку книжным языком овладевали без грамматик, словарей и риторических пособий, соблюдение языковых норм зависело от начитанности автора и его умения воспроизводить те формы и конструкции, которые он знал по образцовым текстам.
Особый класс древних памятников письменности составляют летописи
. Летописец, излагая исторические события, включал их в контекст христианской истории, и это объединяло летописи с другими памятниками книжной культуры духовного содержания. Поэтому летописи писались на книжном языке и ориентировались на тот же корпус образцовых текстов, однако из-за специфики излагаемого материала (конкретных событий, местных реалий) язык летописей дополнялся некнижными элементами.
Отдельно от книжной на Руси развивалась некнижная письменная традиция: административно-судебные тексты, официальное и частное делопроизводство, бытовые записи. От книжных текстов эти документы отличались как синтаксическими конструкциями, так и морфологией. В центре этой письменной традиции стояли юридические кодексы, начиная с "Русской правды", древнейший список которой относится к 1282 г.
К данной традиции примыкают юридические акты официального и частного характера: межгосударственные и межкняжеские договоры, дарственные, вкладные, завещания, купчие и т.д. Древнейшим текстом такого рода является грамота великого князя Мстислава Юрьеву монастырю (ок. 1130 г.).
Особое положение занимают граффити. В большинстве своём это молитвенные тексты, написанные на стенах храмов, хотя имеются граффити и иного (фактологического, хронографического, актового) содержания.
Основные выводы
1. До сих пор не решен вопрос об истоках древнерусского литературного языка. В истории отечественного языкознания были высказаны две полярные точки зрения на этот предмет: о церковнославянской основе древнерусского литературного языка и о живой восточнославянской основе древнерусского литературного языка.
2. Большинство современных лингвистов принимает теорию двуязычия на Руси (с различными вариантами), согласно которой в Киевскую эпоху было два литературных языка (церковнославянский и древнерусский), или два типа литературного языка (книжнославянский и литературно обработанный тип народного языка – термины В.В. Виноградова ), применяемые в различных сферах культуры и выполнявшие различные функции.
3. Среди лингвистов различных стран бытует теория диглоссии (двуязычия Обнорский) , согласно которой в славянских странах функционировал единый древнеславянский литературный язык, контактирующий с местной живой народной речью (народно-разговорным субстратом).
4. Среди древнерусских памятников можно выделить три типа: деловые (грамоты, «Русская Правда»), где наиболее полно отразились особенности живой восточнославянской речи X–XVII веков; церковная письменность – памятники церковнославянского языка (старославянского языка «русского извода», или книжно-славянского типа литературного языка) и светская письменность.
5. Светские памятники не сохранились в подлиннике, число их невелико, но именно в этих памятниках отразился сложный состав древнерусского литературного языка (или литературно обработанного типа народного языка), представляющего собой сложное единство элементов общеславянских, старославянских и восточнославянских.
6. Выбор указанных языковых элементов был обусловлен жанром произведения, темой произведения или его фрагмента, устойчивостью того или иного варианта в письменности киевской поры, литературной традицией, эрудицией автора, образованностью писца и другими причинами.
7. В древнерусских памятниках письменности представлены различные местные диалектные черты , что не нарушало единства литературного языка. После распада Киевского государства и татаро-монгольского нашествия связь между областями нарушается, увеличивается количество диалектных элементов в новгородских, псковских, рязанских, смоленских и других памятниках.
8. Происходит перегруппировка диалектов : Северо- Восточная Русь отделяется от Юго-Западной, создаются предпосылки для образования трех новых языковых единств: южного (язык украинской народности), западного (язык белорусской народности), северо-восточного (язык великорусской народности).
Русский литературный язык
Каждый общенациональный язык вырабатывает свою образцовую форму существования. Чем же она характеризуется?
Литературному языку присущи:
1) развитая письменность;
2) общепринятая норма, то есть правила употребления всех языковых элементов;
3) стилевая дифференциация языкового выражения, то есть наиболее типичное и целесообразное языковое выражение, обусловленное ситуацией и содержанием речи (публицистическое выступление, деловая, официальная или непринужденная речь, художественное произведение);
4) взаимодействие и взаимосвязь двух видов существования литературного языка – книжного и разговорного как в письменной, так и в устной формах (статья и лекция, научная дискуссия и диалог встретившихся друзей и т.д.).
Наиболее существенной чертой литературного языка является его общепринятость и потому общепонятность . Развитие литературного языка определяется развитием культуры народа .
Самый ранний период древнерусского литературного языка (XI-XIV вв.) определен историей Киевской Руси и ее культурой. Чем же отмечено это время в истории древнерусского литературного языка?
В XI-XII вв. складывается художественная, публицистическая и повествовательно-историческая литература. Предшествующий период (с VIII в.) создал для этого необходимые условия, когда славянские просветители – братья Кирилл (около 827-869 гг.) и Мефодий (около 815-885 гг.) составили первую славянскую азбуку.
Древнерусский литературный язык развивался на основе разговорного языка благодаря существованию двух мощных источников:
1) древнерусской устной поэзии, превращавшей разговорный язык в обработанный поэтический язык («Слово о полку Игореве»);
2) старославянского языка, пришедшего на Киевскую Русь вместе с церковной литературой (отсюда второе название – церковнославянский).
Старославянский язык обогащал формирующийся литературный древнерусский язык. Происходил взаимодействие двух славянских языков (древнерусского и старославянского).
С XIV в., когда выделяется великорусская народность и начинается собственной история русского языка, литературный язык развивается уже на основе московского койне , продолжая традиции того языка, который сложился в пору Киевской Руси. В московский период происходит явное сближение литературного языка с разговорной речью, что наиболее полно проявляется в деловых текстах. Это сближение усиливается в XVII в. В литературном языке того времени наблюдается, с одной стороны, значительная пестрота (используются народно-разговорные, книжно-архаические и заимствованные из других языков элементы), а с другой – стремление к упорядочению этой языковой пестроты, то есть к языковой нормализации .
Одним из первых нормализаторов русского языка следует назвать Антиоха Дмитриевича Кантемира (1708-1744 гг.) и Василия Кирилловича Тредиаковского (1703-1768 гг.). Князь Антиох Дмитриевич Кантемир – один из наиболее видных просветителей начала XVIII в., он автор эпиграмм, басен, поэтических творений (сатира, поэма «Петрида»). Перу Кантемира принадлежат многочисленные переводы книг по различным вопросам истории, литературы, философии.
Художественная и творческая деятельность А.Д. Кантемира содействовала упорядочению словоупотребления, обогащению литературного языка словами и выражениями народно-разговорной речи. Кантемир говорил о необходимости освободить русский язык от ненужных слов иноязычного происхождения и от архаичных элементов славянизированной письменности.
Василий Кириллович Тредиаковский (1703-1768 гг.) – автор большого количества работ по филологии, литературе, истории. Он пытался решить кардинальную проблему своего времени: нормирование литературного языка (речь «О чистоте российского языка», произнесенная 14 марта 1735 г.). Тредиаковский отрекается от церковно-книжных выражений, он стремится заложить основы литературного языка на базе народной речи.
Многое для упорядочения русского языка сделал М.В. Ломоносов. Он был «первым основателем русской поэзии и первым поэтом Руси… Язык его чист и благороден, слог точен и силен, стих исполнен блеска и парения» (В.Г.Белинский). В произведениях Ломоносова преодолевается архаичность речевых средств литературной традиции, закладываются основы нормированной литературной речи. Ломоносов разработал теорию о трех стилях (высоком, среднем и низком), он ограничил использование старославянизмов, которые уже в то время были непонятными и усложняли, утяжеляли речь, особенно язык официальной, деловой литературы.
В XVIII веке происходит обновление, обогащение русского языка за счет западноевропейских языков: польского, французского, голландского, итальянского, немецкого. Особенно это проявилось при формировании литературного языка, его терминологии: философской, научно-политической, юридической, технической. Однако чрезмерное увлечение иностранными словами не способствовало ясности и точности выражения мысли.
М.В. Ломоносов сыграл значительную роль в выработке русской терминологии. Как ученый он вынужден был создавать научную и техническую терминологию. Ему принадлежат слова, не утратившие свою значимость в настоящее время:
атмосфера, возгорание, градус, материя, электричество, термометр и др.
Своими многочисленными научными трудами он способствует формированию научного языка .
В развитии литературного языка XVII – начала XIX вв. возрастает и становится определяющей роль идивидуально-авторских стилей. Наибольшее влияние на процесс развития русского литературного языка этого периода оказало творчество Гавриила Романовича Державина, Александра Николаевича Радищева, Николая Ивановича Новикова, Ивана Андреевича Крылова, Николая Михайловича Карамзина.
Для произведений этих писателей характерна ориентация на живое речевое употребление. Употребление народно-разговорных элементов сочеталось со стилистически целенаправленным использованием книжно-славянских слов и оборотов речи. Усовершенствовался синтаксис литературного языка. Большую роль в нормализации русского литературного языка конца XVIII – начала XIX вв. сыграл толковый словарь русского языка – «Словарь Академии Российской» (части 1-6, 1789-1794 гг.).
В начале 90-х гг. XVIII вв. появляются повести Карамзина и «Письма русского путешественника». Эти произведения составили целую эпоху в истории развития русского литературного языка. В них культивировался язык описания , который получил название «нового слога» в противовес «старому слогу» архаистов. В основу «нового слога » были положены принцип сближения литературного языка с разговорным, отказ от абстрактного схематизма литературы классицизма, интерес к внутреннему миру человека, его чувствам. Предлагалось новое понимание роли автора, формировалось новое стилистическое явление, которое получило название индивидуально-авторского стиля .
Последователь Карамзина писатель П.И. Макаров так сформулировал принцип сближения литературного языка с разговорным: язык должен быть единым «равно для книг и для общества, чтобы писать как говорят и говорить как пишут» (журнал «Московский Меркурий», 1803, № 12).
Но Карамзин и его сторонники в этом сближении ориентировались только на «язык высшего общества», салона «милых дам», то есть принцип сближения был реализован искаженно.
Но от решения вопроса о том, как и на каких основаниях должен сближаться литературный язык с разговорным, зависел вопрос о нормах нового русского литературного языка.
Писатели XIX в. сделали значительный шаг вперед в сближении литературного языка с разговорным, в обосновании норм нового литературного языка. Это творчество А.А. Бестужева, И.А. Крылова, А.С. Грибоедова . Эти писатели показали, какими неисчерпаемыми возможностями обладает живая народная речь, насколько самобытен, оригинален, богат язык фольклора .
Система трех языковых стилей литературного языка с последней четверти XVIII в. трансформировалась в систему функционально-речевых стилей . Жанр и стиль произведения литературы уже не определялись твердой прикрепленностью лексемы, оборота речи, грамматической нормы и конструкции, как того требовало учение о трех стилях. Возросла роль творческой языковой личности, возникло понятие «истинного языкового вкуса» в индивидуально-авторском стиле.
Новый подход к структуре текста был сформулирован А.С. Пушкиным: истинный вкус выявляется «не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, в чувстве соразмерности и сообразности» (Полн. собр. соч., т. 7, 1958). В творчестве Пушкина завершается формирование национального русского литературного языка. В языке его произведений впервые пришли в равновесие основные стихии русской письменности и устной речи. С Пушкина начинается эпоха нового русского литературного языка. В его творчестве были выработаны и закреплены единые общенациональные нормы, которые связывали в единое структурное целое как книжно-письменную, так и устно-разговорную разновидности русского литературного языка.
Пушкин разрушил окончательно систему трех стилей, создал многообразие стилей, стилистических контекстов, спаянных темой и содержанием, открыл возможности их бесконечного индивидуально-художественного варьирования.
В языке Пушкина заключается источник последующего развития всех стилей языка, формировавшихся далее под его воздействием в языке М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя, Н.А.Некрасова, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого, Ф.М.Достоевского, А.П.Чехова, И.А.Бунина, А.А.Блока, А.А.Ахматовой, и др. С Пушкина в русском литературном языке окончательно установилась, а затем и совершенствовалась система фукционально-речевых стилей, существующая с небольшими изменениями и ныне.
Во второй половине XIX в. отмечается значительное развитие публицистического стиля. Этот процесс определяется подъемом общественного движения. Возрастает роль публициста как социальной личности, влияющей на формирование общественного сознания, а иногда и определяющей его.
Публицистический стиль начинает оказывать влияние на развитие художественной литературы. Многие писатели одновременно работают в жанрах художественной литературы и в жанрах публицистики (М.Е. Салтыков-Щедрин, Ф.М. Достоевский, Г.И. Успенский и др.). В литературном языке появляется научно-философская, общественно-политическая терминология.
Наряду с этим литературный язык второй половины XIX в. активно вбирает в себя разнообразную лексику и фразеологию из территориальных диалектов, городского просторечия и социально-профессиональных жаргонов.
На протяжении всего XIX в. идет процесс обработки общенародного языка с целью создания единых грамматических, лексических, орфографических, орфоэпических норм. Эти нормы теоретически обосновываются в трудах Востокова, Буслаева, Потебни, Фортунатова, Шахматова.
Богатство и разнообразие словарного состава русского языка находит отражение в словарях . Известные филологи того времени (И.И. Давыдов, А.Х. Востоков, И.И. Срезневский, Я.К. Грот и др.) публикуют статьи, в которых определяют принципы лексикографического описания слов, принципы сбора лексики с учетом целей и задач словаря. Таким образом, впервые разрабатываются вопросы теории лексикографии.
Самым крупным событием было издание в 1863-1866 гг. четырехтомного «Толкового словаря живого великорусского языка » В.И. Даля. Словарю дали высокую оценку современники. Даль получил Ломоносовскую премию Российской императорской Академии наук в 1863 г. и звание почетного академика. (В словаре свыше 200 тысяч слов ).
Даль не просто описал, а указал, где то или иное слово бытует, как оно произносится, что означает, в каких пословицах, поговорках встречается, какие производные имеет. Профессор П.П.Червинский писал об этом словаре: «Есть книги, которым суждена не просто долгая жизнь, они не просто памятники науки, это вечные книги. Вечныекниги потому, что их содержание неподвластно времени, над ними не властны ни социальные, ни политические, ни даже исторические изменения любых масштабов».
Чем глубже мы забираемся в историю, тем меньше перед нами неоспоримых фактов и достоверных сведений, особенно если интересуют нас нематериальные проблемы, например: языковое сознание, менталитет, отношение к языковым явлениям и статус языковых единиц. О событиях недавнего прошлого можно спросить очевидцев, найти письменные свидетельства, может быть даже фото- и видеоматериалы. А что делать, если ничего этого нет: носителей языка уже давно нет в живых, материальные свидетельства их речи фрагментарны или вообще отсутствуют, многое потерялось или подверглось позднейшей правке?
Невозможно услышать, как говорили древние вятичи, а значит, понять, насколько сильно отличался письменный язык славян от устной традиции. Нет свидетельств того, как воспринимали новгородцы речь киевлян или язык проповедей митрополита Илариона, а значит, остается без однозначного ответа вопрос о диалектном членении древнерусского языка. Невозможно определить фактическую степень близости языков славян конца 1-го тысячелетия н.э., а значит, точно ответить на вопрос, одинаково ли воспринимался болгарами и русичами искусственный старославянский язык, созданный на южнославянской почве.
Конечно, кропотливая работа историков языка приносит свои плоды: исследование и сопоставление текстов разных жанров, стилей, эпох и территорий; данные сравнительного языкознания и диалектологии, косвенные свидетельства археологии, истории, этнографии позволяют воссоздать картину далекого прошлого. Однако надо понимать, что аналогия с картиной здесь гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд: достоверные данные, получаемые в процессе исследования древних состояний языка, - это лишь отдельные фрагменты единого полотна, между которыми находятся белые пятна (чем древнее период, тем их больше) отсутствующих данных. Таким образом, целостная картина именно создается, дорисовывается исследователем по косвенным данным, окружающим белое пятно фрагментам, известным принципам и наиболее вероятным возможностям. А значит, возможны ошибки, различные интерпретации одних и тех же фактов и событий.
В то же время даже в отдаленной истории есть непреложные факты, одним из которых является Крещение Руси. Характер протекания этого процесса, роль тех или иных действующих лиц, датировка конкретных событий остаются предметами научных и околонаучных дискуссий, однако без каких-либо сомнений известно, что в конце 1-го тысячелетия н.э. государство восточных славян, обозначаемое в современной историографии как Киевская Русь, принимает христианство византийского толка в качестве государственной религии и официально переходит на кириллическую письменность. Каких бы взглядов не придерживался исследователь, какими бы данными не пользовался, обойти эти два факта невозможно. Все остальное касаемо данного периода, даже последовательность этих событий и причинно-следственные связи между ними, постоянно становится предметом спора. Летописные своды придерживаются версии: христианство принесло на Русь культуру и дало письменность, в то же время сохраняя упоминания о договорах, заключенных и подписанных на двух языках, между Византией и еще язычниками-русичами. Существуют и упоминания о наличии на Руси дохристианской письменности, например, у арабских путешественников.
Но в данный момент для нас важно другое: в конце 1-го тысячелетия н.э. языковая ситуация Древней Руси претерпевает существенные изменения, вызванные изменением государственной религии. Какова бы ни была ситуация до этого, новая религия принесла с собой особый языковой пласт, канонически зафиксированный в письменной форме, - старославянский язык, который (в форме русского национального варианта - извода - церковнославянского языка) с этого момента стал неотъемлемым элементом русской культуры и русской языковой ментальности. В истории русского языка это явление получило название «первое южнославянское влияние».
Схема формирования русского языка
К этой схеме мы еще вернемся. Пока же нам необходимо понять, из каких элементов начала складываться новая языковая ситуация в Древней Руси после принятия христианства и что в этой новой ситуации может быть отождествлено с понятием «литературный язык».
Во-первых , существовал устный древнерусский язык, представленный сильно различающимися, способными со временем выйти на уровень близкородственных языков, и почти не различающимися диалектами (славянские языки к этому моменту еще не до конца преодолели стадию диалектов единого праславянского языка). В любом случае, он имел определенную историю и был достаточно развитым, чтобы обслуживать все сферы жизни древнерусского государства, т.е. имел достаточные языковые средства, чтобы не только использоваться в бытовом общении, но и обслуживать дипломатическую, юридическую, торговую, культовую и культурную (устное народное творчество) сферы.
Во-вторых , появился старославянский письменный язык, привнесенный христианством для обслуживания религиозных нужд и постепенно распространившийся на сферу культуры и литературы.
В-третьих , должен был существовать государственно-деловой письменный язык для ведения дипломатической, юридической и торговой переписки и документации, а также обслуживания бытовых нужд.
Вот здесь как раз чрезвычайно актуальным и оказывается вопрос о близости славянских языков друг к другу и восприятии церковнославянского носителями древнерусского языка. Если славянские языки еще были очень близки друг к другу, то вполне вероятно, что, обучаясь письму по церковнославянским образцам, русичи воспринимали различия между языками как разницу между устной и письменной речью (говорим «карова» - пишем «корова»). Следовательно, на начальном этапе вся сфера письменной речи была отдана церковнославянскому языку, и лишь с течением времени в условиях усиливающегося расхождения в нее, прежде всего в тексты не духовного содержания, стали проникать древнерусские элементы, причем в статусе разговорных. Что в итоге и привело к маркированию древнерусских элементов как простых, «низких», а сохранившихся старославянских - как «высоких» (например, поворачивать - вращаться, молоко - Млечный Путь, урод - юродивый).
Если же различия были уже существенными, заметными для носителей, то пришедший с христианством язык стал ассоциироваться с религией, философией, образованием (так как обучение велось путем копирования текстов Священного писания). Решение же бытовых, юридических, иных материальных вопросов, как и в дохристианский период, продолжало вестись с помощью древнерусского языка как в устной, так и в письменной сфере. Что привело бы к тем же последствиям, но при других исходных данных.
Однозначный ответ здесь практически невозможен, так как на данный момент просто не хватает исходных данных: от раннего периода Киевской Руси до нас дошло очень мало текстов, большая их часть - религиозные памятники. Остальное сохранилось в более поздних списках, где различия между церковнославянским и древнерусским могут быть как исходными, так и появившимися позднее. А вот теперь вернемся к вопросу о литературном языке. Понятно, что для использования данного термина в условиях древнерусского языкового пространства необходимо скорректировать значение термина применительно к ситуации отсутствия как самого представления о языковой норме, так и средств государственного и общественного контроля состояния языка (словарей, справочников, грамматик, законов и пр.).
Итак, что такое литературный язык в современном мире? Определений этого термина множество, однако фактически это стабильный вариант языка, отвечающий нуждам государства и общества и обеспечивающий преемственность передачи информации и сохранность национального мировоззрения. Он отсекает все то, что фактически или декларативно неприемлемо для общества и государства на данном этапе: поддерживает языковую цензуру, стилистическую дифференциацию; обеспечивает сохранение богатств языка (даже невостребованных языковой ситуацией эпохи, например: прелестный, барышня, многоликий) и недопущение в язык не прошедшего проверку временем (новообразований, заимствований и т.д.).
За счет чего обеспечивается стабильность языкового варианта? За счет существования фиксированных языковых норм, которые маркируются как идеальный вариант данного языка и передаются следующим поколениям, что обеспечивает преемственность языкового сознания, препятствуя языковым изменениям.
Очевидно, что при любом использовании одного и того же термина, в данном случае это «литературный язык», суть и основные функции описываемого термином явления должны оставаться неизменными, иначе нарушается принцип однозначности терминологической единицы. Что же меняется? Ведь не менее очевидно, что литературный язык XXI в. и литературный язык Киевской Руси существенно отличаются друг от друга.
Основные изменения происходят в способах поддержания стабильности языкового варианта и принципах взаимодействия субъектов лингвистического процесса. В современном русском языке средствами поддержания стабильности служат:
- языковые словари (толковые, орфографические, орфоэпические, фразеологические, грамматические и т.д.), грамматики и грамматические справочники, учебники русского языка для школы и вуза, программы обучения русскому языку в школе, русскому языку и культуре речи в вузе, законы и законодательные акты о государственном языке - средства фиксации нормы и информирования о норме общества;
- преподавание в средней школе русского языка и русской литературы, издание произведений русских классиков и классического фольклора для детей, корректорская и редакторская работа в издательствах; обязательные экзамены по русскому языку для выпускников школ, эмигрантов и мигрантов, обязательный курс русского языка и культуры речи в вузе, государственные программы поддержки русского языка: например, «Год русского языка», программы поддержки статуса русского языка в мире, целевые праздничные мероприятия (их финансирование и широкое освещение): День славянской письменности и культуры, День русского языка - средства формирования носителей нормы и поддержания статуса нормы в обществе.
Система отношений между субъектами литературного языкового процесса
Возвращаемся в прошлое. Понятно, что сложной и многоуровневой системы поддержания стабильности языка в Киевской Руси не было, как и самого понятия «норма» в условиях отсутствия научного описания языка, полноценного языкового образования и системы языковой цензуры, позволяющей выявлять и исправлять ошибки и не допускать их дальнейшего распространения. Собственно, не было и понятия «ошибка» в современном его понимании.
Однако уже было (и косвенных свидетельств этого достаточно) осознание правителями Руси возможностей единого литературного языка в укреплении государства и формировании нации. Как ни странно это звучит, христианство, как это и описывается в «Повести временных лет», скорее всего, действительно, было выбрано из нескольких вариантов. Выбрано в качестве национальной идеи. Очевидно, развитие восточнославянского государства в какой-то момент столкнулось с необходимостью укрепления государственности и объединения племен в единый народ. Это объясняет, почему процесс обращения в иную религию, который обычно происходит либо по глубоким личным мотивам, либо по политическим причинам, в летописи представлен как свободный, сознательный выбор из всех возможных на тот момент вариантов. Необходима была сильная объединяющая идея, не противоречащая ключевым, принципиальным для мировоззрения представлениям племен, из которых формировалась нация. После того как выбор был сделан, если использовать современную терминологию, была развернута широкая кампания по реализации национальной идеи, включавшая в себя:
- яркие массовые акции (например, знаменитое крещение киевлян в Днепре);
- историческое обоснование (летописи);
- публицистическое сопровождение (например, «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, где не только анализируются различия между Ветхим и Новым Заветом и объясняются принципы христианского миропонимания, но и проводится параллель между правильным устроением внутреннего мира человека, которое дает христианство, и правильным устроением государства, которое обеспечивается миролюбивым христианским сознанием и единовластием, защищающим от внутренних распрей и позволяющим государству стать сильным и стабильным);
- средства распространения и поддержания национальной идеи: переводческая деятельность (активно начатая уже при Ярославе Мудром), создание собственной книжной традиции, школьное обучение3;
- формирование интеллигенции - образованного социального слоя - носителя и, что важнее, ретранслятора национальной идеи (Владимир целенаправленно обучает детей знати, формирует священство; Ярослав собирает книжников и переводчиков, добивается от Византии разрешения на формирование национального высшего духовенства и т.д.).
Для успешной реализации «государственной программы» требовался социально значимый, единый для всего народа язык (языковой вариант), имеющий высокий статус и развитую письменную традицию. В современном понимании основных лингвистических терминов это признаки литературного языка, а в языковой ситуации Древней Руси XI в. - церковнославянского языка
Функции и признаки литературного и церковнославянского языка
Таким образом, получается, что литературным языком Древней Руси после Крещения становится национальный вариант старославянского - церковнославянский язык. Однако развитие древнерусского языка не стоит на месте, и, несмотря на адаптацию церковнославянского языка к нуждам восточнославянской традиции в процессе формирования национального извода, разрыв между древнерусским и церковнославянским начинает расти. Ситуацию ухудшает сразу несколько факторов.
1. Уже упомянутая эволюция живого древнерусского языка на фоне стабильности литературного церковнославянского, который слабо и непоследовательно отражает даже общие для всех славян процессы (например, падение редуцированных: слабые редуцированные продолжают, пусть и не везде, фиксироваться в памятниках и XII, и XIII в.).
2. Использование образца в качестве нормы, поддерживающей стабильность (т.е. обучение письму идет путем многократного копирования образцовой формы, она же выступает единственным мерилом правильности текста: если я не знаю, как это следует писать, я должен посмотреть в образец или вспомнить его). Рассмотрим этот фактор подробнее.
Мы уже говорили о том, что для нормального существования литературного языка необходимы специальные средства, защищающие его от влияния национального языка. Они обеспечивают сохранение стабильного и неизменного состояния литературного языка на максимально возможный период времени. Такие средства называются нормами литературного языка и фиксируются в словарях, грамматиках, сборниках правил, учебниках. Это позволяет литературному языку игнорировать живые процессы до тех пор, пока это не начинает противоречить общенациональному языковому сознанию. В донаучный период, когда не существует описания языковых единиц, средством использования образца для поддержания стабильности литературного языка становится традиция, образец: вместо принципа «я пишу так, потому что это правильно» действует принцип «я пишу так, потому что я вижу (или помню), как это писать». Это вполне разумно и удобно, когда основной деятельностью носителя книжной традиции становится переписывание книг (т.е. тиражирование текстов путем ручного копирования). Главная задача книжника в этом случае как раз и заключается в том, чтобы точно соблюсти представленный образец. Подобный подход обуславливает очень многие особенности древнерусской культурной традиции:
- небольшое количество текстов в культуре;
- анонимность;
- каноничность;
- малое число жанров;
- устойчивость оборотов и словесных конструкций;
- традиционность изобразительно-выразительных средств.
Если современная литература не приемлет стертых метафор, неоригинальных сравнений, избитых фраз и стремится к максимальной уникальности текста, то древнерусская литература и, кстати, устное народное творчество, напротив, старались пользоваться проверенными, признанными языковым средствами; для выражения определенного типа мыслей старались использовать традиционный, принятый обществом способ оформления. Отсюда и абсолютно осознанная анонимность: «я по божьему повелению вкладываю информацию в традицию» - вот канон жития, вот жизнь святого - «я лишь помещаю события, которые были, в традиционную форму, в которой они и должны храниться». И если современный автор пишет для того, чтобы его увидели или услышали, то древнерусский писал потому, что сообщить данную информацию он был должен. Поэтому и количество оригинальных книг оказывалось небольшим.
Однако со временем ситуация начала меняться, и у образца как хранителя стабильности литературного языка проявился существенный недостаток: он не был ни универсальным, ни мобильным. Чем выше была оригинальность текста, тем труднее книжнику было полагаться на память, а значит, приходилось писать не «так, как это написано в образце», а «так, как я думаю это должно писаться». Применение этого принципа приводило в текст элементы живого языка, которые вступали в противоречие с традицией и провоцировали возникновение сомнений у переписчика: «Я вижу (или я помню) разные написания одного и того же слова, значит, где-то ошибка, но где»? Помогала либо статистика («такой вариант я видел чаще»), либо живой язык («а говорю-то я как»?). Иногда, правда, срабатывала гиперкоррекция: «я говорю так, но пишу я обычно не так, как говорю, поэтому напишу-ка я так, как не говорят». Таким образом, образец как средство поддержания стабильности под действием сразу нескольких факторов стал постепенно терять свою эффективность.
3. Существование письменности не только на церковнославянском, но и на древнерусском языке (юридическая, деловая, дипломатическая письменность).
4. Ограниченность сферы употребления церковнославянского языка (он воспринимался как язык веры, религии, Священного Писания, следовательно, у носителей языка возникало ощущение, что использовать его для чего-то менее высокого, более приземленного - неправильно).
Все эти факторы под воздействием катастрофического ослабления централизованной государственной власти, ослабления просветительской деятельности привели к тому, что литературный язык вступил в фазу затяжного кризиса, завершившегося становлением Московской Руси.
Язык строителей коммунизма . Изменение норм русского литературного языка продолжается и в настоящее время.
Устное народное творчество
Устное народное творчество (фольклор) в форме сказок , былин , пословиц и поговорок уходит корнями в далёкую историю. Они передавались из уст в уста, их содержание отшлифовывалось таким образом, что оставались наиболее устойчивые сочетания, а языковые формы обновлялись по мере развития языка. Устное творчество продолжало существовать и после появления письменности. В Новое время к крестьянскому фольклору добавился рабочий и городской, а также армейский и блатной (тюремно-лагерный). В настоящее время устное народное творчество наиболее выражено в анекдотах. Устное народное творчество влияет и на письменный литературный язык.
Развитие литературного языка в древней Руси
Так, в древнем Новгороде и других городах в XI-XV вв были в ходу берестяные грамоты . Большинство из сохранившихся берестяных грамот - частные письма, носящие деловой характер, а также деловые документы: завещания, расписки, купчие, судебные протоколы. Также встречаются церковные тексты и литературные и фольклорные произведения (заговоры, школьные шутки, загадки, наставления по домашнему хозяйству), записи учебного характера (азбуки, склады, школьные упражнения, детские рисунки и каракули).
Реформы русского литературного языка XVIII века
Наиболее важные реформы русского литературного языка и системы стихосложения XVIII века были сделаны Михаилом Васильевичем Ломоносовым . В г. он написал «Письмо о правилах российского стихотворства», в котором сформулировал принципы нового стихосложения на русском языке. В полемике с Тредиаковским он утверждал, что вместо того, чтобы культивировать стихи, написанные по заимствованным из других языков схемам, необходимо использовать возможности русского языка. Ломоносов полагал, что можно писать стихи многими видами стоп - двусложными (ямб и хорей) и трёхсложными (дактиль , анапест и амфибрахий), но считал неправильным заменять стопы на пиррихии и спондеи. Такое новаторство Ломоносова вызвало дискуссию, в которой активно участвовали Тредиаковский и Сумароков . В г. были изданы три переложения 143-го псалма , выполненные этими авторами, и читателям было предложено высказаться, который из текстов они считают лучшим.
Известно, однако, высказывание Пушкина, в котором литературная деятельность Ломоносова не одобряется: «Оды его… утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности - вот следы, оставленные Ломоносовым». Белинский назвал этот взгляд «удивительно верным, но односторонним». Согласно Белинскому, «Во времена Ломоносова нам не нужно было народной поэзии; тогда великий вопрос - быть или не быть - заключался для нас не в народности, а в европеизме… Ломоносов был Петром Великим нашей литературы».
Кроме вклада в поэтический язык, Ломоносов был также автором научной русской грамматики. В этой книге он описал богатства и возможности русского языка. Грамматика Ломоносова была издана 14 раз и легла в основу курса русской грамматики Барсова (1771), который был учеником Ломоносова. В этой книге Ломоносов, в частности, писал: «Карл пятый, римский император, говаривал, что ишпанским с богом, французским - с друзьями, немецким - с неприятельми, итальянским - с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка.» Интересно, что Державин позже высказался похоже: «Славяно-российский язык, по свидетельству самих иностранных эстетиков, не уступает ни в мужестве латинскому, ни в плавности греческому, превосходя все европейские: итальянский, французский и испанский, кольми паче немецкий».
Современный русский литературный язык
Создателем современного литературного языка считается Александр Пушкин , произведения которого считаются вершиной русской литературы. Этот тезис сохраняется в качестве доминирующего, несмотря на существенные изменения, произошедшие в языке за почти двести лет, прошедшие со времени создания его крупнейших произведений, и явные стилистические различия между языком Пушкина и современных писателей.
Между тем, сам поэт указывал на первостепенную роль Н. М. Карамзина в формировании русского литературного языка, по словам А. С. Пушкина, этот славный историк и литератор «освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова».
«Великий, могучий …»
И. С. Тургеневу принадлежит, пожалуй, одно из самых известных определений русского языка как «великого и могучего»:
Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, - ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя - как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!
Напишите отзыв о статье "История русского литературного языка"
Примечания
Ссылки
- (видео)
| ||||||
Отрывок, характеризующий История русского литературного языка
– К его величеству с поручением.– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.
Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
Литературный русский язык начал складываться много веков назад. До сих пор в науке идут споры о его основе, о роли церковно-славянского языка в его происхождении. Русский язык относится к индоевропейской семье. Его истоки восходят ко времени существования и распада общеевропейского (праславянского) языка. Из этого общеславянского единства (VI–VII вв.) выделяются несколько групп: восточная, западная и южная. Именно в восточнославянской группе позднее выделится русский язык (ХV в.).
В Киевском государстве использовался смешанный язык, который получил название церковно-славянского. Вся богослужебная литература, являясь списанной со старославянских византийских и болгарских источников, отражала нормы старославянского языка. Однако в эту литературу проникали слова и элементы древнерусского языка. Параллельно этому стилю языка существовала еще и светская и деловая литература. Если примерами церковно-славянского языка служат «Псалтырь», «Евангелие» и так далее, то примером светского и делового языка Древней Руси считаются «Слово о полку Игореве», «Повесть временных лет», «Русская правда».
Данная литература (светская и деловая) отражает языковые нормы живого разговорного языка славян, их устного народного творчества. Исходя из того что в Древней Руси была такая сложная двойная система языка, ученым трудно объяснить происхождение современного литературного русского языка. Мнения их расходятся, однако самой распространенной является теория академика В. В. Виноградова . Согласно данной теории в Древней Руси функционировали две разновидности литературного языка:
1) книжно-славянский литературный язык, основанный на старославянском и используемый преимущественно в церковной литературе;
2) народно-литературный язык, основанный на живом древнерусском языке и используемый в светской литературе.
По мнению В. В. Виноградова, это два типа языка, а не два особых языка, т. е. в Киевской Руси не было двуязычия. Эти два типа языка длительное время взаимодействовали друг с другом. Постепенно они сблизились, и на их основе в XVIII в. образовался единый литературный русский язык.
Началом этапа развития русского литературного языка принято считать время творчества великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, которого иногда называют создателем современного русского литературного языка.
А. С. Пушкин упорядочил художественные средства русского литературного языка, существенно обогатил его. Он сумел, основываясь на различных проявлениях народного языка, создать в своих произведениях язык, который был воспринят обществом как литературный.
Творчество Пушкина – действительно определенный рубеж в истории литературного русского языка. Его творения мы и сейчас читаем легко и с удовольствием, тогда как произведения его предшественников и даже многих современников – с некоторым трудом. чувствуется, что они писали теперь уже устаревшим языком. Конечно, со времени А. С. Пушкина прошло много времени и многое изменилось, в том числе и русский язык: кое-что из него ушло, появилось очень много новых слов. Хотя великий поэт не оставил нам грамматик, он являлся автором не только художественных, но и исторических, публицистических произведений, четко разграничивал авторскую речь и персонажей, т. е. практически заложил основы современной функционально-стилевой классификации литературного русского языка.
Дальнейшее развитие литературного языка продолжалось в творчестве великих русских писателей, публицистов, в многообразной деятельности русского народа. Конец XIX в. до настоящего времени – второй период развития современного литературного русского языка. Данный период характеризуется вполне сложившимися языковыми нормами, однако эти нормы в течение времени совершенствуются.
